- Да, я и сама хотела попросить тебя об этом.
Альберт поставил все три корзины рядом с деревом, что лежало неподалёку - видимо, оно было поражено молнией - за несколько дней до их прихода в этих местах прошла сильная, страшная гроза.
После этого они вдвоём сели на его широкий ствол и Альберт во всех подробностях принялся объяснять Консуэло, как происходит процесс сплетания всех собранных трав в единое целое - с чего нужно начать, какой способ подходит лучше всего и ещё множество, множество тонкостей... Обучая Консуэло чему-то новому, Альберт неизменно умел объяснять это так, что ей никогда не приходилось что-то уточнять у него или переспрашивать - она всегда понимала его с первого раза - так, что в первое время он, видя молчание Консуэло, говорил ей:
- Всё ли тебе понятно? Если ты по каким-то причинам не решаешься задать мне вопрос.
.. - Нет. Ты имеешь талант разъяснять любые вещи так понятно и просто, как не делал этого никто другой из тех людей, кого я знала в своей... прошлой жизни, - неизменно отвечала она, делая паузу перед этими двумя словами. Это всегда было странным ощущением - осознавать, что, не умирая, не уходя из этого мира, не оставляя его ни на мгновение - ты перешёл некую грань - так незаметно и так быстро - из-за которой уже никогда не вернутся к тебе те люди, по чьей вине ты перенёс столько страданий - ты не существуешь для них, как и они - перестали иметь для тебя прежнее значение и оказывать столь роковое влияние на твою судьбу.
Часть 11. Мысли Консуэло об Альберте. Взаимное откровение о будущем. Отражение божественной сущности Консуэло в душе Альберта
Порой в голову Консуэло приходила мысль о том, что, сложись обстоятельства жизни Альберта по-другому, имей он чуть иные склонности и стремления - он мог бы стать прекрасным учителем, и люди - а в особенности - дети - слушали бы его с превеликим удовольствием, интересом и нетерпением ждали бы следующего урока. В том числе и благодаря тому, что свои лекции он мог бы перемежать с рассказами о тех истинах, что носит в своей душе. Материал занятий он излагал бы, применяя красочные метафоры, а временами и вовсе говорил бы о тех истинах, что носит в своей душе, посредством легенд, исполненных поэтического вдохновения - тем самым не давая слушающим утомиться наукой.
Его скрупулёзности и педантичности, проявлявшихся в самых неожиданных вопросах и областях, можно было только позавидовать.
Если бы в один прекрасный момент Альберт не раскрыл перед ней - как исписанный белоснежный лист, распростёртый на ладони - всю свою душу - но, как казалось ей вначале - совершенно случайно - словно увидев в ней тот призрачный огонёк, тот мираж, что видят путники, чей рассудок уже помутился от усталости, готовые принять иллюзию своего больного воображения за обещание скромной трапезы и крыши над головой - ибо такая честь не была никоим образом заслужена ею, и были даже моменты, когда Консуэло осмеливалась считать, что подобное поведение - лишь следствие утратившего ясность рассудка и ничего более - впоследствии соединившие их навеки - не зная его достаточно долго и не пройдя вместе с ним через множество испытаний - она никогда не смогла бы даже в мыслях предположить, что вот этот человек, так часто склонный к порывистости, к внезапным проявлениям порой слишком сильных чувств, непредставимых, запредельных, неестественных для обычных людей - и это ещё одна причина, по которой, кроме всего прочего, люди, в большинстве своём невежественные, считали своим правом называть его не иначе как безумцем и стремиться как можно скорее отстраниться, - часто выражающийся метафорами, понятными лишь ей - способен, обнаруживая не только внимание к самым мелким деталям в объяснениях, достойную высшей похвалы, но и невиданную степень терпения - выполнять столь монотонную работу.
Несколько раз удостоверившись в том, что Консуэло делает всё так, как нужно, Альберт наконец опустил глаза на свои колени и спокойно принялся за дело.
Какое-то время они сидели молча, погружённые в состояние потока. Но оно было разным у каждого из них. Консуэло забыла обо всём, кроме того, чем занималась сейчас, ибо впервые творила рукоделие, когда вместо ткани в её руках были первозданные дары природы, а единственным инструментом были её собственные пальцы, которыми она сейчас так медленно и осторожно совершала каждое своё движение, испытывая трепет ненароком совершить нечаянную ошибку и тем самым ненароком испортить что-нибудь. Альберт же не думал совершенно ни о чём - так наступало и проходили те часы и минуты, когда его телу, душе и разуму требовался отдых.