На его губах мелькнула едва заметная улыбка, а глаза слегка увлажнились.
— Ещё рано, — пресёк Альберт сам себя, не считая, что вправе предаваться этой радости раньше времени.
— Но мне и вправду хочется поблагодарить тебя. Кто бы ещё смог сделать для меня такое…
— Просто они тебя не любили. Не любили по-настоящему. Обманывались сами, а потом, осознав собственную лживость, использовали греховное притворство против тебя.
— Да, я уже очень давно и сама это понимаю. А сейчас, Альберт, тебе нужно отдохнуть, — сказала она, и, видя, что он хочет что-то произнести в ответ, добавила: — Прошу, не противоречь мне. Я вижу, что ещё одно усилие — и ты тотчас же упадёшь в обморок.
В этот момент, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось опереться о ближайшее дерево. Перед глазами стало темно.
— Да, — Альберт действительно хотел лечь сейчас, потому что знал: именно в этот день он закончит намеченный этап своей работы — возведёт стены, призванные надёжно отделять их таинство от внешнего мира. — Я сделал всё, что должен был сделать в этот день. И мне хватило на это сил, и я благодарю за это Господа, — едва смог проговорить он становящимся металлическим и хриплым голосом, его глаза начали закрываться.
Цыганка протянула руки, чтобы, взяв за похолодевшие ладони, поддержать Альберта, но он нашёл в себе силы тяжело опуститься под ближайшее дерево и, расстелив старую шаль, лечь на траву.
— Прости меня...
Постепенно его дыхание успокаивалось. Консуэло сидела рядом и наблюдала. Через небольшой промежуток времени, убедившись в том, что Альберт заснул, она пошла в соседнее село, чтобы договориться о вечерней трапезе.
Возвращаясь, она решила обойти дом со всех сторон, чтобы лучше осмотреть.
Не спеша оглядывая добротное и вместе с тем такое лёгкое и красивое на вид здание, осторожно проводя кончиками пальцев по цветам, она ещё раз убеждалась в многогранности талантов этого необычного человека.
Видя, что Альберт по-прежнему внешне безмятежно спит, она в колебаниях остановилась возле двери, вокруг деревянной ручки которой тоже был оплетён цветок. Это растрогало Консуэло до глубины души, и ей не удалось сдержать вздох негромких слёз. Она обернулась, боясь потревожить сон Альберта, тот ничего не слышал, но кто знает, какие всё же сны видел сейчас?.. Консуэло отчаянно хотелось верить, что в них — только блаженство и рай, котором он жил в течение последних трёх лет. Она молила об этом бога, но вряд ли это было так — слишком сильны были переживания, — и стояла так несколько секунд.
— А что, если нельзя? — она вполне могла предположить такой ход мыслей Альберта, обусловленный только ему одному ведомыми причинами, но которые он смог бы объяснить, и Консуэло смогла бы его понять.
Но всё-таки она отважилась пойти на риск и сделать шаг внутрь. Тихо растворив дверь, она вошла. Дом оказался просторным, чего нельзя было заметить, находясь с внешней стороны. Она поняла, зачем это нужно: две половины — для него и для неё, — чтобы потом они могли соединиться, слиться...
Выходя из прекрасного одинокого строения, Консуэло увидела, что Альберт уже стоит чуть поодаль и смотрит на неё, любуясь и радуясь — да, он сделал всё в точности так, как нужно.
Она не заметила во взгляде Альберта ни тени гнева и улыбнулась, глядя ему в глаза. Лицо его выглядело более свежим, на щеках появился лёгкий румянец, блеск в глазах перестал быть таким лихорадочным; прежнее волнение никуда не ушло, но теперь утомление не выступало серьёзным обстоятельством, угрожающим его рассудку.
И действительно — призраки прошлого могли в конце концов просто забрать его с собой навсегда, он мог умереть в страшных муках, например, в подземелье среди плодов больного воображения, которые слишком часто не мог отличить от реальности, и родственники могли бы долгое время не знать об этом. Сердце бедной канониссы могло бы разорваться в тот же миг, когда она обнаружила бы его там. Или в окружении родственников, коих он, считая себя Яном Жижкой, мог принимать за своих врагов, и потому отбиваться, пытаясь «победить». И такой ужасный конец был бы невыносимо печален и несправедлив как для этой не повинной ни в чём души, так и для родных, не понимающих причины такого поведения. И неважно, сколько бы лет он прожил в метаниях беспокойного духа — это не сделало бы его уход менее болезненным и непохожим на муки ада
— Мы уже можем поесть в соседней деревне — я позаботилась об этом.
— Моя Консуэло, — Альберт тихо обнял её и закрыл глаза, — что бы я делал без тебя? — с улыбкой добавил он.
И наши герои, обнимая друг друга, неторопливо, тропой, поросшей цветами, направились в близлежащее селение.