— Вполне возможно, что на них есть кровь. Когда мисс Эмили с криком выбежала из дома, я подумал, что старая леди скончалась, и, услышав шум, поднялся наверх. Но мисс Маргарет прибежала раньше меня. Она открыла дверь в спальню и посмотрела, что там происходит. Она попросила меня посмотреть, жива ли ее мать. Мне не нужно было подходить к ней близко, чтобы ответить на этот вопрос.
— Могу подтвердить его слова, — вмешалась я. — Эбен подрезал траву под моим окном. Я видела, как мисс Эмили выбежала из дома и послала его посмотреть, что случилось.
Тут мне пришлось объяснить, кто я такая и что видела из своего окна. Детектив внимательно слушал меня.
— А больше вы ничего не видели? — спросил он. — Не видели, чтобы кто-нибудь входил или выходил из дома?
— Нет, — ответила я и впервые после того, как вошла в дом Ланкастеров, вспомнила о Джиме Веллингтоне. Что я могла сделать или сказать тогда, не знаю. Помню, как грудь моя сжалась и меня охватила дрожь. Но говорить ничего не пришлось. В комнате, где лежала убитая, что-то взорвалось, и одна из горничных вскрикнула и собралась бежать.
Последовало разъяснение, что звук, который мы услышали, результат вспышки — в спальне фотографировали убитую. Больше вопросов мне не задавали. Прислугу отпустили, предупредив, чтобы никто не уходил из дома, а детектив, которого, как я потом узнала, звали Салливан, снова вошел в спальню.
Я осталась в коридоре одна. Думать была совершенно не способна. Помню, как в комнате мисс Эмили громко запел кенар, что показалось ужасным, потому что пел он весело. Потом я медленно спустилась с лестницы и вышла через парадную дверь на улицу.
Не помню, что происходило в этот день потом, за исключением того, что по дороге домой встретила Лидию Тэлбот, которая разглядывала полицейскую машину. В руках она держала какие-то узлы, а лицо было белым и испуганным.
— Что случилось? — спросила она. — Пожар?
— Умерла миссис Ланкастер. Боюсь, что ее убили, мисс Лидия.
Она пошатнулась, и мне пришлось поддержать ее за локоть. Свертки рассыпались. Она не сделала ни малейшей попытки, чтобы подобрать их.
— Но я там была, — сказала она тихо. — Была там сегодня во второй половине дня. Принесла ей куриное заливное. Это было сразу после ленча. Тогда с ней было все в порядке.
Я отвела ее домой, проведя через общественный выпас, чтобы сократить путь. Я была рада, что она постепенно приходит в себя.
— Как это… как это случилось?
— Точно не знаю, но, кажется, ее убили топором. Не думайте об этом, — добавила я, увидев, что она опять начинает дрожать. — Теперь ей уже нельзя помочь.
И тут она сказала очень странную вещь:
— Она ведь была моей родственницей, женой брата. Но я ее никогда не любила. Думаю, они терпели ее, пока могли.
Тут же Лидия опомнилась и стала объяснять, что она расстроена и не соображает, что говорит, и что девочки были преданными дочерьми. Но вспомнила, как странно мистер Ланкастер смотрел не так давно то на одну, то на другую, и подумала, что у него тоже могла возникнуть такая мысль.
Вот и все, что я видела и слышала в этот день после полудня. Теперь я знаю, что происходило в этой спальне, наверху в доме Ланкастеров: был найден топор, брошенный на балдахин, который заметили из-за пятна, откуда капала кровь; топор был взят из сарая Ланкастеров; на топоре оказались старые отпечатки пальцев, которые, как потом было установлено, принадлежали Эбену. Я знаю, что они все там измеряли, открывали окна, смотрели наружу. Потом прибыл судебно-медицинский эксперт с черным мешком и быстро поднялся наверх, как будто ему каждый день приходилось иметь дело с убийством, совершенным с помощью топора.
Когда я говорю, что знаю это, то имею в виду, что это известно всем жителям Полумесяца. Они знают точное время, когда было увезено тело миссис Ланкастер, точное время, когда было решено задержать Эбена для дальнейшего допроса, и точное время, когда мисс Эмили с трудом поднялась вверх по лестнице и спросила, не было ли на шее ее матери тоненькой цепочки, на которой висел ключ.
— Ключ? — спросил один из детективов. — Кто-нибудь видел ключ на цепочке?
Ключа никто не видел. Говорят, что мисс Эмили тут же начала все переворачивать на кровати, на которой была убита ее мать, плача и крича при этом. Но ни ключа, ни цепочки найти не удалось ни там, ни в другом месте. Под другим местом имелся в виду морг, но мы не произносили этого слова.
Жители Полумесяца практически ничего не знали об этом, когда я вернулась домой в этот летний вечер, чтобы все рассказать маме. За исключением миссис Тэлбот, которая узнала об этом от Лидии и тут же побежала к Ланкастерам, откуда ее вежливо, но решительно выпроводили полицейские, все остальные оставались в неведении около двух часов после случившегося, а Дэлтоны и еще дольше. Толпа, которая обычно собирается вскоре после прибытия полицейских машин, или испугалась наших ворот, или была задержана полицейскими. Хелен Веллингтон дома не было, она в это время находилась в очередной ссоре с мужем. Прислуга Ланкастеров по приказу полиции ни с кем не общалась, и даже репортеры, которые к нам проникли, не были замечены жителями из-за деревьев, разделяющих дома, и не вызвали никаких подозрений.
Поэтому, когда я вернулась домой, мама сидела на крыльце и, жалуясь на жару, обмахивалась веером.
— Где ты была, интересно? — спросила она недовольно. — Миссис Ланкастер плохо себя чувствует? Я видела машину у их дома.
В сказанном не было ничего удивительного, потому что к этому времени у дома Ланкастеров стояло, по крайней мере, машин шесть. Но я должна была все рассказать ей и попыталась сделать это как можно осторожнее. Я видела, что она шокирована и в ужасе, но жители Полумесяца не выражают своих чувств при всех, если, конечно, таковые у них есть, а ждут, пока доберутся до своей спальни и запрут дверь на ключ. Они никогда не показывают свое настроение слугам или посторонним людям. Она вдруг встала.
— Я должна немедленно пойти туда. Им нужна помощь.
— Боюсь, мама, полиция не впустит тебя в дом.
— Не говори глупости! Тебя же впустили.
— Они хотели спросить меня кое о чем.
— Вот именно, — заметила она сухо. — Мою дочь допрашивает полиция, даже не спросив у меня разрешения! Кроме того, Ланкастеры мои старые и очень близкие друзья. И когда я подумаю, что этот одинокий старик и эти две преданные дочери…
Вот так-то. Мама едва ли обменялась двумя словами с мистером Ланкастером за все эти годы, так как у нас были споры из-за того, где проходит разделительная линия наших участков. Что же касается дочерей, то я не раз слышала от нее, что они — две бесхребетные женщины, которые не могут за себя постоять и полностью находятся в подчинении этой бессовестной и жестокой старухи! Но по традиции все умершие в Полумесяце считаются почти святыми, что, в общем-то, неплохо.
В конце концов я уговорила ее войти в дом, и она стала расспрашивать меня о подробностях, которые были мне известны. Мне показалось, что слушает она меня очень внимательно и что к концу рассказа она несколько успокоилась.
— Ты говоришь, что все двери были заперты?
— Так утверждает прислуга. Ты же знаешь, как они к этому относятся.
— И Эмили, когда выбежала из дома, была полностью одета?
— На ней было белоснежное платье, мама, — сказала я, улыбнувшись. — Без единого пятнышка.
Она быстро взглянула на меня, удивившись моему замечанию.
— Что ты хочешь этим сказать, Луиза?
— Именно то, что ты хотела узнать, мама, — ответила я и пошла в свою комнату.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Думаю, каждая женщина с нежностью вспоминает о предмете своей первой любви, хотя любви этой уже нет и вернуть ее невозможно. Во всяком случае, до тех пор, пока не появляется новая любовь. Десять лет назад, когда мне было восемнадцать, а Джиму двадцать пять, мы были обручены. Из этого ничего не получилось, потому что мама не хотела, чтобы я вышла замуж и оставила ее одну, а Джим усугубил положение, обвинив ее в эгоизме и отказавшись делить меня с ней. В общем, хорошего ничего не было, и через два года после нашего разрыва он женился на Хелен, и они жили с ней, периодически расходясь, вот уже восемь лет.