Геллер заказал Дюреру большой трехстворчатый алтарь. С раскрытыми створками без малого три метра в ширину и два в высоту. На центральной части должно быть написано «Вознесение Марии», на створках — портреты заказчика и его жены, изображения святых, сцены из Евангелия. Было оговорено, что боковые створки распишут подмастерья, конечно, по эскизам Дюрера и под его наблюдением. Часть этой работы Дюрер поручил Гансу. Тот вернулся из мастерской Вольгемута к нему. Пусть, наконец, покажет, на что он способен...
Когда Дюрер принялся за «Вознесение Марии», у него был уже огромный опыт. А работать он стал куда медленнее. Раздумывал. Искал. Пробовал. Примерялся. Ни для одной другой картины не сделал он столько набросков голов, рук, ног, драпировок. Он рисовал тушью на зеленоватой бумаге. Тонировал ее сам. Рисовал кистью, порой так тонко, что о некоторых рисунках долго думали — они выполнены пером. Многие из них сохранились. Они поражают силой и выразительностью. Подготовительные наброски к «Геллеровскому алтарю» стремительны, смелы, вдохновенны и вместе с тем тщательны. Дюрер давно думал, что не только глаза человека, но и руки — зеркало души. На его картинах и рисунках руки редко бывают в покое. Они с силой сжимают края одежды, их пальцы напряженно сплетаются. Руки вопрошают, взывают, молят, раскаиваются, увещевают, яростно спорят. Казалось бы, он уже знает все, что можно узнать о человеческих руках, а ему все еще мало. Готовясь писать «Вознесение Марии», он делает все новые и новые зарисовки рук. А еще он рисует ступни — ступни старого человека, который стоит на коленях. Они потрескались от прожитых лет, загрубели от пройденных дорог. Один из самых знаменитых подготовительных рисунков — «Голова апостола». Это старик. У него высокий выпуклый лоб мыслителя, прорезанный глубокими морщинами, окаймленный на затылке седыми космами, под нахмуренными бровями сумрачные пристальные глаза. Орлиный нос придает лицу хищное выражение. Человек этот стар и мудр. Вот еще один рисунок для головы апостола. Из-под капюшона выступает узкое острое лицо. Глаза полуприкрыты. Скулы глубоко запали. Под тонкой морщинистой старческой кожей выступают кости. Под этим рисунком обычно указывают: «Рисунок с модели». Действительно, первый — более обобщен, второй же — послушно следует за моделью: даже бородавка на носу не забыта. И еще одна характерная голова, и еще, и еще...
Придумать таких стариков невозможно. Их надо найти. Это нелегко. Времена, когда каждая академия будет содержать десятки натурщиков на роли любых пророков и апостолов, еще не наступили. Дюреру постоянно были нужны модели. Где бы он ни был, что бы он ни делал, он искал выразительные лица, говорящие руки, характерные позы. Благоприятным местом для таких поисков был рынок в дни, когда крестьяне привозили на продажу зерно, мясо, птицу, а ремесленники выносили косы, серпы, гвозди, подковы, замки, посуду, башмаки. С утра и до вечера были открыты лавки, которые торговали своими и заморскими товарами. В такие дни весь город высыпал на Рыночную площадь: богатые бюргеры и их жены, экономы монастырей с послушниками, взятыми, чтобы тащить покупки, городские служащие — писари, глашатаи, сторожа, приезжие, праздношатающиеся, странствующие музыканты, ярмарочные лекари — шарлатаны, нищие — свои и пришлые. В густой толпе удобно разглядывать людей, не привлекая к себе внимания.
Еще для этого годилась церковь. Здесь были лица отрешенные и сосредоточенные, благоговейные и равнодушные, жадно внемлющие каждому слову проповедника и глубоко погруженные в собственные мысли. Однако в церкви разглядывать людей можно только украдкой, чтобы не нарушить торжественность службы и самому не отвлечься от нее. Он понимал, что, глядя по сторонам, грешит, но глаза его постоянно жаждали новых впечатлений. Некоторые лица отпечатывались в уме сразу и отчетливо. Их нетрудно было нарисовать потом по памяти. А другие давались не сразу, не открывали своего секрета. В такое лицо надо всматриваться долго и нарисовать его не один раз.