Прошло целых девять месяцев, а Дюрер никак не мог начать писание картины для Геллера. Деревянный остов алтаря маячил перед глазами как укор. Кончилась осень, прошла зима, наступила весна, а Дюрер еще ни разу не прикоснулся кистью к доске алтаря. Пришлось написать Геллеру письмо, успокоительное и обнадеживающее. Смолоду Дюрер умел делать много дел сразу, писал картину, гравировал на меди, рисовал. Теперь ему это трудно. Дюрер знает, как требователен и недоверчив Геллер. «С особенным тщанием я напишу для вас среднюю часть, — сулит он. — Но не менее старательно набросаны с наружной стороны и створки каменной краской, как вы того хотели, и я дал их подмалевать». Под «каменной краской» он подразумевал однотонную краску серого или серо — зеленого цвета, которой красили дома в Нюрнберге. Это значило, что наружные стороны створок расписывались, как мы сказали бы теперь, гризайлью. Одноцветная краска создавала ощущение барельефа.
Геллер дотошно оговаривал все подробности работы. Дюрер точнейшим образом отчитывается перед ним в каждой ее стадии. «При сем посылаю вам размеры картины в длину и ширину. Доброй Вам ночи. Писано в Нюрнберге во второе воскресенье поста, года 1508», — заканчивает Дюрер письмо. Затем в переписке наступает долгий перерыв.
Март, апрель, май, июнь, июль прошли в работе над «Вознесением Марии»... Дюрер подсчитал, сколько времени ушло на картину для курфюрста Фридриха, сколько он заплатил за краски, сколько стоили ему подмастерья и ученики, — получилось, что он работал почти год и прожил столько, сколько заработал. Теперь повторялось то же самое: расходов много, а конца работы не видно. Но ведь Фридрих заплатил ему 280 гульденов, а Геллеру он пообещал написать картину размера куда большего и, пожалуй, не менее сложную. Всего за 130 гульденов! Он и сам не понимает, почему согласился на такую цену. Плату предстояло получить до обидного малую. Видит бог, он художник не хуже, чем его учитель Вольгемут, а тому за алтарь для церкви в Швабахе заплатили в пять раз больше!
Дюрер решил объясниться с Геллером. Дабы ублаготворить заказчика, Дюрер обстоятельно рассказывает, как движется работа: «Любезный господин Якоб, — пишет он, — я получил Ваше последнее письмо, из которого понял, что Вы желаете, чтобы я хорошо исполнил Вашу картину, но я имел в виду именно это. Да будет Вам ведомо, как она продвинулась. Створки снаружи написаны каменной краской, но лаком еще не покрыты, внутри они целиком подмалеваны, так что можно начинать писать сверху; среднюю часть я подготовлял с большим старанием и очень долгое время; она прописана двумя хорошими красками, по которым я начинаю подмалевывать. И я собираюсь, поняв как Ваше желание, подмалевать ее целых четыре, пять или шесть раз, ради чистоты письма и прочности, а также писать ее самым лучшим ультрамарином, какой только смогу достать. И ни один другой человек, кроме меня, не положит там ни единого мазка». Сделав такое вступление, Дюрер попросил повысить плату до двухсот гульденов. Он попробовал объяснить, что если Геллер не повысит плату, то он. хоть и не сможет докончить картину так, как начал, все равно «сделает ее такой, что она будет много лучше, чем плата». Он писал эти строки с тяжелым сердцем. Как растолковать тому, кто сам никогда не держал кисть в руке, что отличает хорошо написанную картину от картины, написанной с особой тщательностью? Тут важно все: сколь старательно приготовлены краски, как долго выдержан каждый красочный слой. Для всего нужно время, много бесценного времени! А ведь работай он чуть поспешнее, заказчик, хоть и мнит себя знатоком, глядя на готовую картину, ничего не заметит. Зато он сам, мастер, знает — это скажется. Это непременно скажется. Нет, не сейчас, не через год, через десятилетия, может быть, через века. Но он, Дюрер, для того и пишет эту картину, чтобы она пережила века. Потому и считает себя обязанным объяснить Геллеру: картина начата с такой необыкновенной тщательностью, что, продолжай он ее, как начал, окажется, что работает себе в убыток.
«Впредь я не согласился бы написать еще такую картину, даже если бы мне предложили 400 гульденов, — пишет Дюрер дальше. — Я не заработаю на этом ни пфеннига... Уходит слишком много времени».
Пока Дюрер писал «Вознесение Марии», он больше не делал на продажу ничего. Картина поглотила его целиком. Ему пришлось попросить Геллера не только о повышении платы, но и об авансе. «Вверяю себя вам», — заканчивает Дюрер тягостное объяснение. Наконец-то можно перейти к другому. Картина эта не только тяжкий труд, но и великая радость. «За всю свою жизнь я никогда не начинал работы, которая нравилась бы мне самому больше», — продолжает он другим тоном.