А Дюрер не мог себе позволить перерыва. В новой мастерской все еще не так, как ему хотелось, а работу нужно продолжать. Он так дорого заплатил за дом! Он так потратился при переезде и столько времени потерял! Жизнь не давала ему отсрочки. Заказчик — на этот раз это был богатый сосед Маттиас Ландауэр — торопил его с очередной алтарной картиной. Работа над ней тоже шла трудно. Но для этого были особые причины.
Глава IX
Большая картина требует от художника спокойствия, пока он работает над ней, и твердой уверенности в ее судьбе, когда она закончена. Увы, именно этого Дюреру недоставало. Воздух был насыщен тревогой. Нюрнберг потрясло происшествие с торговым караваном. Караван возвращался с ярмарки. Купцы наняли вооруженный конвой. Это не остановило рыцаря — разбойника Геца фон Берлихингена. Решив отомстить за своего собрата, казненного за разбой в Нюрнберге, и других рыцарей, захваченных во время набегов и содержавшихся в плену, он объявил, что выступает в защиту всего своего сословия и будет отныне врагом всех нюрнбержцев. Для начала он напал на караван, ограбил его, купцов заточил в подземелье, угрожая казнить их, а кости послать родне, если ему не заплатят большого выкупа. Беда затронула семьи многих нюрнбержцев, среди них знакомых Дюрера. Нюрнбергский Совет воззвал к императору и имперскому суду. Гец фон Берлихинген был объявлен вне закона, однако это не устрашило ни его, ни его сообщников. Они продолжали разбойничать, распевая удалую песню: «Бродяжить и грабить нисколько не стыдно, отстать от других — вот это обидно!»
Дюрер представил себе, что его работа, отправленная в другой город, попала по дороге в руки грабителей. Непереносимо думать, что ящик с картиной грубо швырнут на землю, сорвут упаковку, начнут хватать картину грубыми руками, станут глумиться над ней, потом выбросят или сбудут за бесценок. Что происходит в Германии? Почему император не может обуздать бесчинствующих рыцарей? Почему их не укрощают князья?
Дюрер не был купцом, но спокойствие и безопасность на дорогах его касались. А там страшнее разбойников — таможенные заставы. Мелкие и крупные феодалы брали пошлины со всех товаров, которые приходилось провозить через их землю. Каждый, кто ехал из Нюрнберга или в Нюрнберг, то и дело наталкивался на таможенников. Дюрер — предприниматель небольшой. С пачки гравюр, которую он посылает на ярмарку, много не возьмешь, но уж с картин мытари могут взыскать сколько заблагорассудится. Но разве Дюреру обязательно писать картины для других городов? Почему не работать на нюрнбержцев? Оно бы неплохо, но не очень-то много в Нюрнберге заказов на картины для алтарей. А художник он не единственный. По-прежнему работает Вольгемут. Вошли в силу новые мастера, например Ганс Зюсс фон Кульмбах. Десять с лишним лет назад Ганс был учеником Дюрера, потом вместе с Дюрером делал рисунки для гравюр к книгам Конрада Цельтнса. По правде сказать, немало пришлось повозиться, пока у Ганса стало что-то получаться. Но уже пять лет спустя ему заказали алтарь для церкви св. Зебальда, а теперь Ганс Зюсс фон Кульмбах получает заказ за заказом. Нет, Дюрер не завидует своему недавнему ученику. Он даже охотно делает по его просьбе эскиз для алтаря. Но все-таки, как обидно быстро летит время! Еще недавно он, Дюрер, был самым знаменитым молодым мастером в Нюрнберге, и вот уже Кульмбах, который моложе его на десять лет, — известный мастер.
Дюрер многого не может понять. Он работает давно, он признанный живописец, а такого вознаграждения за алтарь, который платили Вольгемуту, еще ни разу не получал. Он стал куда опытнее и известнее, чем лет десять назад, а заработать деньги ему все труднее. На нынешний гульден он может купить куда меньше, чем на гульден своей молодости, не говоря уже о гульдене отцовских времен. Еда, одежда, краски, кисти, бумага — все дорожает. Угнаться за ценами невозможно. Воистину в этом мире что-то не в порядке!
В городе полно разорившихся мастеров, безработных подмастерьев, слуг, которым хозяева больше не могут платить жалованья, крестьян, бросивших поля. Недовольных много. Их речи опасны, их намерения неизвестны, но страшат. Стены города не кажутся больше надежной защитой.
Сейчас не такое время, чтобы заниматься большими картинами. Удалось бы закончить начатое. Все это так. Объяснение возможное, но в самую суть того, что произошло с Дюрером в эти годы, оно не проникает. Он так долго, так трудно, так самоотверженно шел к мастерству в живописи. Неужели только внешние обстоятельства заставили его отказаться от этих завоеваний? Нет ли более глубоких причин? Они есть. Поколебался мир, прославлению которого служили его картины.