В письмах Дюрер делился впечатлением, какое произвело на него итальянское искусство. Эти строки звучат как продолжение разговора, который он вел с Пиркгеймером на родине. Дюрер предполагает, что другу и собеседнику хорошо известны его прежние мнения и оценки. Потомки, однако, вынуждены гадать, что он имеет в виду, когда пишет о своем разочаровании в какой-то картине или картинах, виденных прежде. Это те самые слова, которые, как уже говорилось, позволили сделать вывод, что Дюрер побывал в Венеции первый раз в 1494 — 1495 годах. Ясно одно, что с тех пор его вкусы и оценки изменились. Критически отзывается он о Якопо Барбари. Даже подсмеивается над знакомцем из Нюрнберга, который по-прежнему считает Барбари лучшим из художников.
Двор крепости в Инсбруке. 1494. Вена, Альбертина
Дюрер рассказывает Пиркгеймеру решительно обо всем, что с ним происходит. Сообщает, например, что долго совсем не мог работать. Руки покрылись коростой.
Что стряслось с Дюрером? Влияние непривычной еды? Вредные краски? Нервное напряжение? Любая из этих причин возможна.
Рассказав о своем житье — бытье, Дюрер небрежно осведомляется, не умерла ли какая-нибудь из любовниц Пиркгеймера. Он не называет их имен, а рисует розу, щетку, собачку — изображения, связанные по созвучию с именами или прозвищем прелестниц. Грубоватое подшучивание над любовными похождениями друга — постоянная тема. Нет в них недостатка и в вольных словечках но разным другим поводам. Тут нельзя умолчать об одном месте в письме Дюрера, которое прежние биографы обычно обходят стыдливым молчанием, а переводчики и издатели иногда подвергают купюре. Дюрер часто извинялся перед Пиркгеймером, что все еще не отдал свой долг. Однажды приятель ответил ему в духе итальянских новелл, читателем и почитателем которых был, что потребует возмещения долга с Агнес Дюрер — натурой. Эти слова ничуть не задели художника, хотя в иных случаях он был всегда озабочен уважением к своей личности. Он весело повторил их в своем письме и написал, что согласен на это требование и выражает надежду, что живой Агнес после этой расплаты не уйти. Дословно процитировать его ответ не придется. Он неудобосказуем.
Похоже, что его поездке в Венецию предшествовала семейная ссора. Тому есть и другие подтверждения. Но что Дюрер не любит Агнес и что ближайший друг посвящен в это, обмен репликами не оставляет сомнения.
Дюрер постоянно рассказывает в своих письмах о работе, сообщает, что картина, заказанная немцами, продвинулась, но сам он уже понадеется кончить ее не только после похода, а даже и к троице. Работа затянулась не только из-за болезни рук, но и из-за необычайной добросовестности художника. Дюрер сделал для «Праздника четок» двадцать два подготовительных рисунка. Точнее, столько сохранилось. Для этих рисунков он купил прекрасную венецианскую бумагу голубого цвета с водяным знаком якоря. Рисовал на ней кистью акварельными красками с добавлением белил. Чтобы создать двадцать два, а может быть и больше таких рисунков — эскизов персонажей, студий рук, одеяний и драпировок — понадобилось много сил и времени. Условия работы были тяжелыми: непривычный климат, чужой язык, чужие обычаи, бесчисленные поручения Пиркгеймера, напряженные отношения с итальянскими коллегами, бесконечные посетители. Со смешанным чувством гордости и досады сообщает Дюрер, что у него в мастерской постоянно толпятся итальянцы. Их так много, что ему приходится прятаться. Отношения с новыми знакомыми по-прежнему очень сложны. «Люди благородные» (Дюрер имеет в виду знатоков и покровителей искусства) относятся к нему хорошо, о живописцах этого все еще сказать нельзя.
Дюрер сообщает, что ему удалось продать все картины, которые он взял с собой. Он, правда, легковерно пустился на невыгодную сделку. За некоторые картины ему заплатили деньгами, за другие дали кольца. При этом он остался внакладе: картины оценили дешевле, а кольца дороже, чем следовало бы по совести, но он рад, что может выслать часть своего долга другу, Дюрер тревожится, что давно нет писем из дому, и вкладывает два письма к матери в письмо, адресованное Пиркгеймеру. Агнес он не пишет. Размолвка, видно, была нешуточной.
Ответы Пиркгеймера до нас не дошли. О его репликах мы догадываемся только по ответам и слышим голос только одного участника дружеского диалога через Альпы — голос Дюрера. Он пленяет свободой, непринужденностью, стремительными переходами от серьезного тона к шутливому, живыми подробностями быта. Дюрер сообщает, что начал брать уроки танцев, но бросил; любитель нарядов, он извещает друга о покупках, передает ему шутливый привет от своих обнов и с удовольствием их описывает. Докладывает, что несколько дней искал по всей Венеции кольцо с сапфиром, которое срочно потребовалось Пиркгеймеру, не без досады называет эти драгоценности ерундой. Их было бы легче купить на ярмарке во Франкфурте. С обидой за Дюрера узнаем, что ранее посланное кольцо пришлось Пиркгеймеру не по вкусу и тот вернул его. Дюрер вынужден был нести кольцо к продавцу и требовать деньги обратно. Малоприятная миссия! Разумеется, Дюрер понес при этом убыток. Письма часто звучат нервно. Причин для этого достаточно. Венецианские живописцы по-прежнему неблагосклонны к нему. Они трижды вызывали Дюрера в Синьорию, покуда не вынудили его заплатить четыре гульдена их общине, видимо, налог за право заниматься живописью. «Картину для немцев» он все еще не закончил. Заплатят за нее куда меньше, чем было обещано, верно, из-за опоздания. Дюрер тревожится о брате Гансе. Нельзя ли пристроить его в мастерскую Вольгемута? Может быть, тот даст ему работу, чтобы Ганс мог сам содержать себя. Дюрер опасается, как бы без него брат не отбился от рук. «...Присмотрите сами за ним, на женщин надежда плоха. Поговорите с мальчиком, как Вы это умеете, чтобы он учился и хорошо себя вел, пока я не вернусь, и не был бы в тягость матери». И сразу вслед за этим — горькое признание, что он, Дюрер, несмотря на неустанный труд, не может обеспечить близких так, как ему хотелось бы, что ему нелегко нести бремя постоянной заботы о семье. «Хоть я не все могу сделать, — пишет он, — все же я стараюсь сделать то, что в моих силах. Один бы я не пропал, но содержать многих мне слишком трудно».