Но вслед за этой вспышкой гордости, в другом письме, Дюрер подробно, словно раскаиваясь, отчитывается во всех поручениях. Расписное стекло выслано, ковры будут отправлены, как только удастся достать такие, какие заказал Пиркгеймер. Пошлет он непременно и журавлиные перья. Он не забыл и о греческих книгах и о тонкой бумаге. Письмо становится торопливым. Дюрер спешит. Тема наслаивается на тему. Он не может удержаться и иронически отзывается об итальянских гравюрах. Они ничем не лучше немецких. И без всякого перехода сообщает, что смертельно боится заболеть «французской болезнью». Многих людей здесь эта болезнь съела совсем...
В письмах Дюрер неизменно передает приветы многочисленным друзьям в Нюрнберге, с тревогой осведомляется об их здоровье. И вдруг, между прочим, упоминает, что собирается поехать с императором Максимилианом в Рим. Это, по-видимому, пробный шар. Пиркгеймер — имперский советник. Уж ему-то известно, на-мереи ли Максимилиан короноваться в Риме. Что ответил Пиркгеймер Дюреру, неизвестно, но римский поход императора не состоялся. Дюрер в Рим не попал.
Еще одно письмо. Оно снова начинается очень весело. Дюрер шутливо нагромождает высокопарные обращения: «Высокоученному, истинно мудрому знатоку многих языков, сразу обнаруживающему всякую ложь и быстро отличающему истинную правду, достопочтенному, высокочтимому Вилибальду Пиркгеймеру!» Дюрер поддразнивает друга, а потом снова, в который уже раз, обращается к его поручениям. Они стали кошмаром Дюрера. Опять приходится писать: «Приложил все усилия относительно ковров... Не могу купить дурацких перьев».
Сразу вслед за этим — сообщение о событиях весьма серьезных. Венецианцы, французский король и римский папа собирают большое войско, пишет Дюрер. Против кого? Над Максимилианом здесь сильно насмехаются, продолжает он. Это и есть ответ. Немецкое подворье живо интересовалось политическими новостями: они определяли цены на европейских рынках. Пульс европейских событий в Венеции ощущался сильнее, чем в Нюрнберге. Но Дюрера политика занимала мало. О ней в его письмах — считанные строки. Куда больше пишет он о повседневных заботах. Тревожится, что в его отсутствие домашние станут жить не по средствам. В письме прорывается раздражение — явное свидетельство семейного разлада. «Не одалживайте ничего жене и матери, — предупреждает он Пиркгеймера. — У них теперь достаточно денег».
С гордостью и досадой рассказывает он, что из-за «картины для немцев» ему пришлось отказаться от множества выгоднейших заказов, и называет невероятную сумму ускользнувших от него гонораров — две тысячи гульденов! Сумма по тем временам громадная. Похвальба? Описка? Скорее всего, проявление простодушного характера. Дюрер постоянно с детской доверчивостью подсчитывал будущие гонорары и неизменно ошибался. Так или иначе, он не даст себя соблазнить никакими посулами, пока не кончит «Праздника четок».
Дюрер опять весело высмеивает любовные шашни друга, его склонность молодиться, упоминает внебрачных детей, которых тот, когда учился здесь, разбросал по всей Италии. А вслед за балагурством строки, полные торжества: картина наконец закончена. «Я заставил замолчать всех живописцев, говоривших, что в гравюре я хорош, но в живописи не умею обращаться с красками». Посмотреть законченную работу пришли два самых важных лица в Венеции: дож и патриарх. Картина им весьма понравилась. Они предложили, чтобы Дюрер остался в Венеции художником на службе у Синьории, и обещали большое жалованье. Пиркгеймеру он об этом не написал, мы знаем об этом из других источников. Дюрер обрадовался чрезвычайно. Однако, поздравив друга с его успехами и похвалившись своими, Дюрер вдруг спохватывается. Не прогневает ли он судьбу? Не чересчур ли радостно это письмо? Он вставляет в него поучения, обращенные не столько к другу, сколько к самому себе. Он призывает не слишком радоваться удачам: «Быть может, сзади нас стоит злой соблазнитель и насмехается над нами». Как ясно здесь отражается характер Дюрера, переменчивость его настроений, чередования радости, гордости, надежды с опасениями, с боязнью прогневить судьбу, с мрачными мыслями. Они неизбежно возникают после душевного подъема как расплата.