Он называл меня сэром много раз, не уверен, кто я. Не уверен, кто его дочь. Когда он вошел в больничную палату, она устало улыбнулась, и я оставил их двоих наедине.
Она уехала с ним на следующий день, пообещав позвонить, когда доберется до Сан-Антонио. Она ушла в тот вечер, но сама говорила неуверенно, как будто кто-то подслушивал, и она не могла говорить свободно.
Я сказала ей, чтобы она не торопилась с выздоровлением. Что я проверю, все ли в порядке с детьми в Хейле. Что я буду рядом, когда бы она ни нуждалась во мне. Работая над тем, чтобы это звучало убедительно — добавляя немного терапевтического оттенка в свой голос.
Она сказала: «Это очень много значит для меня, Алекс. Я знаю, что с детьми все будет в порядке. Человек, которого они используют в качестве заместителя директора, действительно хорош. Я училась с ним в одной школе — он справится с работой».
"Я рад."
«Может ли он позвонить вам? За советом?»
"Конечно."
«Спасибо. Вы просто супер».
«Моя голова распухает, распухает, распухает».
«Я имею в виду, что ты это делаешь. Кстати, у Карлы твой подарок — мы купили подарок для тебя. На прошлой неделе. Это набор Марка Твена. Полное собрание сочинений. Я знаю, что ты любишь книги. Надеюсь, тебе нравится Твен».
«Я люблю Твена».
«Это старый кожаный комплект, очень красивый. Я сам нашел его для тебя в антикварном магазине. Хотел бы я быть там, чтобы отдать его тебе. Но Карла отправит его тебе. Если только ты не в школе. Тогда ты сможешь забрать его. В
Мой офис. На столе.
«Я пройду. Спасибо».
Пауза.
«Алекс, я знаю, что это нервирует, но как думаешь, ты мог бы выйти сюда, провести со мной немного времени? Не сейчас, но, может быть, немного позже?»
«Мне это нравится».
«Отлично! Я тебя покажу. Покажу, как хорошо провести время. Обещаю. Ты сможешь поесть крупу во второй раз. Как только все уляжется».
«Ждите этого с нетерпением. Помните Аламо».
"Запомнить меня."
Позже в тот же день Робин пришла с сэндвичами из деликатесов и кувшином вина, с прекрасной улыбкой и нежным быстрым поцелуем в губы.
Мы сидели друг напротив друга за столом из ясеневого капа, который она вырезала вручную много лет назад.
Впервые за долгое время мы были в одной комнате. Если бы мы это запланировали, я бы часами боялась этого. Но все закончилось хорошо.
Ничего физического, ничего скрытого, расчетливого или жесткого. Никакого вскрытия старых ран, хирургической обработки поврежденной плоти. Это не было отрицанием. Просто не было никаких шрамов, которые кто-либо из нас мог бы увидеть или почувствовать. Или, может быть, это было вино.
Мы сидели, разговаривали, ели и пили, обсуждали плачевное состояние мира, профессиональные опасности, профессиональные радости. Обменивались плохими шутками. Пространство между нами было гладким, мягким. Гладким, как у младенца. Как будто мы родили что-то здоровое.
Я начал верить, что дружба возможна.
Когда она ушла, мое одиночество смягчилось приятным смятением надежды. И когда Майло пришел забрать меня, я был в удивительно хорошем настроении.
38
Наблюдение. Онемевшие задницы.
Но приятно оказаться по ту сторону.
Первые пару дней не дали никаких результатов. Я узнал о скуке копов, о неуверенности в себе. О том, как даже самые лучшие дружеские отношения напрягаются из-за слишком большого количества ничего. Но я отказался от неоднократных предложений Майло бросить учебу.
«Что? Твой год мазохизма?»
«Мой год для завершения».
«Если ваша догадка верна», — сказал он.
"Если."
«Много «если».
Я сказал: «Если вы не хотите беспокоиться, я сделаю это сам».
Он улыбнулся. «Джо, детектив?»
«Джо Любопытный. Ты думаешь, я тянусь? Это был просто взгляд».
Он повернулся ко мне. Опухоль спала, раны позеленели, но один глаз все еще был опухшим и мокрым, а походка скованной.
«Нет, Алекс», — тихо сказал он. «Я думаю, тебя стоит послушать. Я всегда так думал. К тому же, что нам терять, кроме здравомыслия, а его не так уж много и осталось, верно? Прошло всего сорок восемь часов. Давай дадим ему еще хотя бы пару дней».
Итак, мы сидели в арендованной машине, пока наши задницы не замерзли.
Питались несвежим фастфудом, разгадывали кроссворды, вели бессмысленную болтовню, которую никто из нас не стал бы терпеть при других обстоятельствах.
На второй день это произошло. Бордовый Volvo выехал из пригорода, как он это делал всегда. Но на этот раз он покинул родную территорию и направился на шоссе 405.