«Послушай», — сказал Майло, его голос был нежным и пугающим одновременно, «Я никогда не был моделью — мне нужна вся помощь, которую я могу получить, чтобы иметь возможность ходить по улице, не пугая маленьких детей. Это», — он указал на свой глаз, «не совсем помощь».
Динвидди сказал: «Мне жаль...»
«Можете извиниться», — сказал Майло. «Если бы вы были немного более откровенны с самого начала, это могло бы предотвратить существенную боль и страдания моей персоны».
Я сказал: «Он преуменьшает. Мы вдвоем чуть не лишились жизни, пытаясь это выяснить».
Динвидди сказал: «Я знаю это. Я читаю газеты, ради Бога». Он закусил губу. «Мне жаль. Я никогда не хотел, чтобы это было…»
«Тогда как насчет того, чтобы вы впустили нас, чтобы не было жары?» — спросил Майло.
«Я... Какой цели это на самом деле послужило бы?»
Майло повернулся ко мне: «Какое слово вы использовали, доктор Делавэр?»
«Закрытие».
«Завершение, Тед. Доктор Делавэр и я хотели бы некоторого завершения».
Динвидди снова прикусил губу и подергал свои соломенные усы.
«Закрытие», — сказал он.
«Вы изучали психологию», — сказал Майло. «Или социологию? В любом случае, это должно что-то значить для вас. Поиск человеком смысла и окончательности в жестоком, неоднозначном мире? Человек пытается понять, что чё за фигня происходит ?
Он ухмыльнулся и взялся за дверную ручку.
Динвидди спросил: «И что после этого?»
«Вот и все, Тед. Честь скаута».
«Я больше не верю в честь, детектив».
Майло поднял козырек бейсболки и вытер пот со лба. Откинул черные волосы и обнажил белую, потную кожу, шишковатую, поцарапанную и покрытую струпьями.
Динвидди поморщился.
Майло притопывал ногой. «Потерял невинность, да? Ну, задира из вас, мистер Чистюля, но еще многое предстоит объяснить».
Голос прозвучал позади Динвидди, слова были непонятны, но тон был чистый вопросительный знак. Бакалейщик оглянулся через плечо, и Майло воспользовался возможностью, чтобы схватить его за плечи, отодвинуть в сторону, как игрушку, и войти в дом.
Прежде чем Динвидди понял, что происходит, я тоже оказался внутри.
Маленькая кухня, жаркая как паровая баня, с белыми шкафами и столешницами из желтой плитки, уложенной по диагонали и окаймленной винным цветом. Открытая дверь в обшитую панелями комнату. Желтые эмалевые стены, белая фарфоровая раковина, четырехконфорочная газовая плита, графин Pyrex, наполовину наполненный водой на одной из конфорок. Пять больших бумажных двойных пакетов с напечатанным названием магазина Dinwiddie's, стоящих на стойке. Шестой пакет, нераспакованный: коробки с хлопьями, пакеты цельнозерновой муки и сахара, сосиски, копчености и рыба, спагетти, чай, огромная банка цвета мокко с колумбийским кофе класса люкс.
Банку держал мальчик, одетый в мешковатую футболку и обрезанные джинсы.
Я знал его возраст, но выглядел он моложе. Мог быть старшеклассником. Письмо от университета по баскетболу.
Сам цвета мокко. Очень высокий, очень худой, светло-каштановые волосы, заплетенные в двухдюймовую афро — длиннее, чем на фотографии. Полные губы, римский нос.
Нос его отца.
Миндалевидные глаза полны ужаса.
Он поднял банку так, словно это было оружие.
Майло сказал: «Все в порядке, сынок. Мы здесь не для того, чтобы причинить тебе боль».
Мальчик метнул голову в сторону Динвидди. Бакалейщик сказал: «Это те двое, о которых я тебе рассказывал, Айк. Полицейский и психолог. Согласно газетам, они на правой стороне».
«Бумаги», — сказал мальчик. Нацелившись на неповиновение, но его голос был пронзительным, неровным, подростковым в своей неуверенности. Большие руки сжали банку. Его ноги были тощими и безволосыми…
палочки корицы, лежащие на босых ногах.
«Я не хочу с тобой разговаривать», — сказал он.
«Может быть, и так», — сказал Майло, подходя к нему и вставая на носки, чтобы смотреть ему в глаза. «Но ты должен нам, сынок. Ты должен еще кое-кому, но для этого уже слишком поздно. По крайней мере, этот долг ты можешь выплатить».
Мальчик отдернул голову и моргнул. Рука, державшая банку, дрогнула. Майло потянулся и забрал ее у него. «Французская обжарка», — сказал он, изучая этикетку. «Только лучшее для супермодного беглеца, да?
И посмотри на все эти хорошие вещи», — указывая на прилавок.
«Гранола. Паста — что это, тальярини? Похоже, ты заперся на долгое время, сынок. Уютно. Намного уютнее, чем там, где оказалась Холли».
Мальчик зажмурился, открыл глаза и снова моргнул.
Несколько раз. Сильнее. Слеза скатилась по щеке, а кадык поднялся и опустился.
«Айк», — встревоженно сказал Динвидди, — «мы это уже проходили. Не позволяй ему внушать тебе чувство вины». Холодный взгляд на Майло. «Разве он недостаточно натерпелся?»