— Все в порядке, господин Бондюран?
— А почему бы и нет, инспектор?
— Похоже, ваш двигатель перегревается.
- Как всегда. В радиаторе есть небольшая течь, и пока я кормлю его быстрее, чем он проголодается, все в порядке.
Бондюран подошел к грузовику, просунул руку через пассажирское окно и взял желтую канистру с антифризом.
— Его рацион был довольно жидким, — сказал Майло. Вы уверены, что блок двигателя не треснет?
— Вы беспокоитесь обо мне, инспектор?
— Защищать, служить.
— Нашли что-нибудь у девушки?
— Мы все еще работаем над этим делом.
Глаза Бондюрана, казалось, утонули в сетке складок и морщин.
— Другими словами, ничего, да?
— Мне показалось, что ты думал о ней.
Грудь старика тяжело вздымалась.
— Почему вы так думаете?
— Вот где вы ее видели.
«Там у нас тоже есть место для разворота», — ответил Бондюран, все еще держа в руке антифриз и поворачиваясь к щетке. Голая девушка — вот о чем вы рассказываете в своем отделе, и вам никто не верит. (Он облизнул губы.) Несколько лет назад это было бы нечто.
Втянув живот, он натянул джинсы. Валик жира, дрожа, упал и скрыл голову лошади.
— Вы знаете своих соседей? — спросил Майло.
— Не могу сказать, что у меня есть какие-то.
— У нас тут нет соседей?
— Позвольте мне объяснить, как это работает, — сказал Чарли Бондюран. Раньше мы здесь разводили лошадей. У моего деда были арабские лошади и теннессийские уокеры — все, что могли купить богатые. Некоторые из его арабских лошадей участвовали в скачках в Санта-Аните и Голливуде, и двое или трое заняли призовые места. Все, кто жил здесь, питались лошадьми, запах конского навоза чувствовался на многие мили вокруг.
Сегодня есть только большие богатые люди, которым на все наплевать.
Они покупают землю для инвестиций, приезжают посмотреть в воскресенье, рассматривают свои вещи в течение двух минут, гадают, зачем они приехали, и возвращаются домой.
— Большие толстые парни вроде Брэда Дауда?
- Кто это?
— Седовласый парень, лет сорока пяти, всегда на больших машинах.
— Ах да, он, — сказал Бондюран. На этих машинах езда под гору слишком быстрая. Именно это я и говорю. В своих гавайских рубашках.
— Он часто сюда приходит?
- Время от времени. Все, что я вижу, это эти чертовы машины, которые ездят как сумасшедшие. Часто езжу на кабриолетах, поэтому знаю о футболках.
— Он ни разу не остановился, чтобы поговорить?
— Вы не обратили внимания? Он идет к этому!
Своей скрюченной рукой Бондюран рассек воздух.
— Время от времени. Как часто это примерно? — спросил Майло.
Бондюран обернулся, и его орлиный нос указал на нас.
— Вам нужны цифры?
— Статистика, график... что хотите, я возьму, господин Бондюран.
Старик завершил свой полуоборот.
— Это он ее убил?
- Я не знаю.
— Но вы думаете, что это возможно.
Майло молчал.
— Ты не очень-то разговорчив, за исключением тех случаев, когда сам задаешь вопросы, да? Позвольте мне кое-что вам сказать: правительство никогда ничего не делало для семьи Бондюран. У нас были проблемы, но никакой помощи от правительства.
— Какие проблемы?
— Проблемы с койотами, проблемы с грызунами, проблемы с засухой, проблемы с хиппи, которые повсюду ошиваются. Проблемы с нимфами – когда я говорю «нимфы», вы
подумайте о бабочке, и вы подумаете, что она милая, как и все люди в городе. Я говорю себе: проблема. Летом, когда они роятся, они откладывают яйца на деревьях, убивают полдюжины вязов и способны снять скальп с двадцатиметровой плакучей ивы. Знаете, что мы сделали?
Был распылен ДДТ! (Он скрестил руки на груди.) Это незаконно. Мы спрашиваем у правительства, можно ли нам использовать ДДТ... Ой, нет, ребята, запрещено.
Что мы можем сделать, чтобы защитить наши вязы? Разберитесь, ребята.
— Убийство бабочек не входит в мою компетенцию, — сказал Майло.
— Гусеницы повсюду, и движутся они чрезвычайно быстро... для гусениц, — продолжил Бондюран. Мне было весело их крушить. Это тот парень с машинами, который убил девушку?
— В настоящий момент он является, как мы это называем, интересным свидетелем.
Это деревянный язык правительства, свидетельствующий о том, что мы больше вам ничего не скажем.
Бондюран позволил себе полуулыбнуться.
— Когда вы видели его в последний раз? — спросил Майло.
— Примерно две недели назад, скажем так. Но это ничего не значит. Я ложусь спать в половине девятого, и кто угодно может пройти мимо, я ничего не вижу и ничего не слышу.
— Тебя никогда ни с кем не видели?