На Кресент-Драйв не было ни одного человека, за исключением мужчины с рацией, прислонившегося к парковочному счетчику к северу от отеля.
Ему было лет тридцать, он был высоким, широкоплечим, с короткими светлыми волосами. Он окинул нас оценивающим взглядом, прежде чем снова заняться наблюдением за пустой улицей.
Его костюм был черным, и он беспокойно обтягивал его тушу. Интересная выпуклость вздувала его нагрудный карман, спиральный шнур тянулся от наушника вниз по задней части воротника.
Робин прошептал: «Если кому-то нужна серьезная охрана, где папарацци?»
Я сказал: «Хороший вопрос. Они роятся, как мухи, при первом же дуновении морального разложения».
«Некоторых мух держат как домашних животных. Однажды я доставлял мандолину Bite и сидел у него на кухне, когда его публицист звонил газетчикам, чтобы сказать, где The Star будет обедать».
Что-то заставило меня повернуться к мистеру Черному Костюму. Он быстро отдернул голову и принялся изучать тротуар; он наблюдал за нами.
Несмотря на театральную апатию, его плечи были напряжены, а профиль менее оживлен, чем у Рашмора.
Видимо, мы задержались слишком долго, потому что он обернулся и уставился на нас.
Робин улыбнулась и махнула рукой. Ее кудри были дикими, медно-яркими в лунном свете, ее платье было похоже на черный тюльпан, оттененный красными шпильками.
Обычно это имеет свой эффект.
Черный Костюм не был исключением, и он улыбнулся в ответ. Затем он остановился и вернулся к осмотру тротуара.
Робин сказал: «Похоже, я теряю хватку».
«Он робот».
«Раньше я хорошо разбирался в машинах».
Толчок латунной двери, ведущей в вестибюль Fauborg, погрузил нас в закопченный полумрак, который превратил ковровое покрытие цвета сливы в грязно-коричневый. Вся мебель исчезла, никто не работал за столом, серые прямоугольники отмечали стены, где были сняты картины.
Одно осталось неизменным: знакомый аромат жареного мяса, дезинфицирующего средства и травянистых французских духов.
Старый кондиционер время от времени стучал по потолку, но воздух был спертым, затхлым и сырым.
Робин сжал мою руку. «Это может быть плохой идеей».
«Хочешь уйти?»
«Ты и я — неудачники? Это не в нашей ДНК».
Половина светильников была убрана из гостиной. Комната была похожа на пещеру. Когда мои глаза привыкли, я разглядел мягкие кожаные и зеленые клетчатые сиденья. Здесь также не было произведений искусства.
То же самое и с большим черным Steinway с его гигантским бренди-снифтером для чаевых. Жестяная музыка просачивалась в комнату из невидимого динамика. Легкая FM-станция. Пока мы стояли в ожидании, когда нас посадят, Барри Манилоу сменила реклама автострахования.
Постепенно, словно пешеходы в тумане, материализовались остальные посетители.
Группа симпатичных седовласых людей лет шестидесяти, выглядевших так, будто они приехали из Сан-Марино, квартет хорошо одетых представителей континентальной расы на десять лет старше, оба мужчины в аскотских галстуках.
Одно исключение из мотива зрелости: через два столика от нашего обычного угла сидела молодая женщина в белом, поглядывая на часы каждые пятнадцать секунд.
Никто не вышел поприветствовать нас, и мы устроились за поцарапанным журнальным столиком, на котором не было ни закусок, ни цветов, ни свечей.
Реклама страховой компании продолжалась. В баре зазвенело стекло.
Гюстав не склонился над плитой полированного дуба. На его месте мрачная, широкогрудая брюнетка, которая выглядела так, будто окончательно отказалась от карьеры в кино, смешала что-то похожее на стандартный Мартини, сверяясь со шпаргалкой. Концепция джина с каплей вермута показалась ей подавляющей, и она поморщилась. Сгустки влаги создали
Маленькие отражающие лужицы вдоль барной стойки, когда ее неловкие пальцы пролили столько же выпивки, сколько и выплеснули в стакан. Она сделала глубокий вдох, потянулась за оливкой, покачала головой и положила ее обратно в миску, наплевав на санитарный кодекс.
Ее третья попытка вырезать лимонную спираль была частично успешной, и она передала напиток официанту, которого я никогда раньше не видел. Он выглядел слишком молодым, чтобы его пустили в место, где лились рекой спиртные напитки, у него были растрепанные волосы, мягкий подбородок и опасно заросший галстук-бабочка. Его красная куртка была тонкой хлопчатобумажной арендой, его черные брюки заканчивались на дюйм раньше.
Белые носки.
Черные теннисные туфли.
Ральф, работавший официантом в отеле Fauborg на протяжении десятилетий, никогда не отступал от безупречного смокинга с шалевыми лацканами, накрахмаленной белой рубашки, клетчатого пояса-кушака и лакированных туфель-блюхеров.