На сей раз Арман не стал вставать с места:
— У меня свидетельства двух человек, месье Лебуланже и мадам Фарида.
— Так-так… Но ты уверен?
Порывшись в бумагах, Арман ответил:
— Да, извини, я немного ошибся. Фарида — это не фамилия, а имя. Мадам Фарида Сартауи.
— Извините моего коллегу, месье Вассер, — у него вечные проблемы с иностранными именами… И кто же эти люди?
— Постояльцы того самого отеля. Они вернулись к себе в пятнадцать минут первого ночи.
— Ну ладно, ладно, хорошо! — наконец взорвался Вассер. — Хорошо!
60
Ле-Гуэн ответил после первого же гудка.
— На сегодня все, — сообщил Камиль.
— Что у вас?
— А ты сейчас где?
Ле-Гуэн замялся. Это означало: у женщины. Это означало, что Ле-Гуэн влюбился — иначе он с женщинами не спал, это не в его стиле, а следовательно…
— Жан, я тебя уже предупредил: я больше не буду у тебя свидетелем. Ни в коем случае. Ни за что!
— Я знаю, Камиль, не волнуйся. Я устою.
— Я могу на тебя положиться?
— Абсолютно.
— Здесь я за тебя всерьез опасаюсь.
— Какие у тебя новости?
Камиль посмотрел на часы.
— Его сестре понадобились деньги, она ему позвонила, он поехал к ней в отель.
— Хорошо. Дальше он уперся?
— Ничего, расколется. Теперь это только вопрос терпения. Я надеюсь, что судья…
— На сей раз его реакция была безупречной.
— Хорошо. Ну тогда лучшее, что можно сделать в данный момент, — это немного поспать.
И была ночь.
Три часа утра. Это было сильнее его, и в этот раз он не стал сопротивляться. Пять ударов, и ни одним больше. Соседи прекрасно относились к Камилю, но все-таки доставать молоток и стучать им в три часа утра… Первый удар застал их врасплох, второй разбудил, третий озадачил, четвертый разозлил, пятый заставил в ответ постучать в стену кулаком… но шестого не последовало, все смолкло. Теперь Камиль мог повесить автопортрет Мод на гвоздь, вбитый в стену гостиной. Гвоздь держался хорошо, Камиль тоже.
Он собирался перехватить Луи на выходе, когда все разъезжались по домам, но это ему не удалось — тот успел уехать раньше. Видимо, как раз для того, чтобы уклониться от разговора. Завтра они снова увидятся. Что он скажет Луи? Камиль решил положиться на интуицию и сориентироваться уже по ситуации. Во всяком случае, он оставит себе картину, поблагодарит Луи за его щедрый жест и попытается как-то компенсировать такой подарок. Или лучше не надо?.. Эта история с восемнадцатью тысячами евро не выходила у него из головы.
С тех пор как он стал жить один, Камиль не задергивал шторы на ночь — он любил, когда по утрам спальню заливал солнечный свет. Он прилег, Душечка вскоре запрыгнула на кровать и улеглась рядом. Но заснуть так и не удалось. Остаток ночи он провел на диване в гостиной, прямо напротив автопортрета матери.
Допрос Вассера стал, конечно, нелегким испытанием, но это было еще не все.
Нечто, зародившееся в его душе той ночью, в бывшей мастерской матери в Монфоре, а после захлестнувшее его полностью, когда он увидел в номере отеля безжизненное тело Алекс Прево, — теперь ясно предстало перед ним.
Это дело позволило ему избавиться от чувства вины за смерть Ирэн и покончить с долгами в отношениях с матерью.
Образ Алекс, маленькой некрасивой девочки, не давал ему покоя, вызывая слезы на глазах.
Ее неуверенный детский почерк, ее жалкие безделушки, вся ее история разрывали ему сердце.
При этом в глубине души он сознавал, что он такой же, как все остальные персонажи в ее жизни.
Для него она тоже лишь орудие.
И он воспользовался ею.
В течение семнадцати последующих часов Вассера трижды препровождали из камеры в кабинет для допросов. Дважды с ним беседовал Арман, затем к нему присоединился Луи. Они уточняли детали. Арман попросил назвать точные даты визитов в Тулузу.
— Двадцать лет прошло, так какая теперь разница? — прорычал Вассер.
Арман адресовал ему почти извиняющийся взгляд, словно говоря: я человек подневольный, делаю что велено.
Вассер подписывал все, что от него требовалось, признавал все, чего от него хотели.
— У вас нет ничего против меня, ровным счетом ничего, — повторял он.
— В таком случае, — отозвался Луи, сменивший коллегу, — вам нечего опасаться, месье Вассер.
Время тянулось медленно, но все же часы проходили один за другим. Вассер видел в этом доброе предзнаменование. В последний раз его вызывали, чтобы выяснить даты его встреч со Стефаном Масиаком в ходе его служебных поездок.