— Вы думаете, что если бы Александр не помешал северянам разбить южан, то получилась бы еще одна Великая держава, способная претендовать на мировое господство. Через век — полтора.
— То есть, реально ему не нужна сильная Германская Империя?
— Да. Я в этом убедился. Александр стремится к мировому господству в лучших традициях Александра Македонского. Для чего он старается дробить, ослаблять и подчинять своей воле своих соседей.
— Александр Македонский был завоевателем…
— А вы можете назвать русского Императора кем-то еще? Да, он далеко не всегда действует одним лишь оружием. Но добивается результатов. И быстро.
— И как вы предлагаете поступить? Государственный переворот, это само собой. А дальше?
— Швеция, вероятно, останется с Россией. Ей это выгоднее. Болгария, Валахия и Македония — вероятнее всего тоже. Икконийский султанат и ряд ближневосточных эмиратов, образованные из азиатских остатков Османской Империи будут выдерживать нейтралитет. Они бы очень хотели поквитаться с русскими, но боятся. Да и истощены очень. Думаю, их можно будет подключить, если наша победа станет уже совершенно очевидной для всех.
— А Европа?
— А что Европа? Если не считать Ирландского и Испанского королевств, то она будет всецело настроена против русских. Слишком пугающими были их последние военные успехи. Ирландцы — их верные друзья, обязанные самим фактом своего существования Москве, поэтому будут сражаться до последнего солдата. А испанцы, скорее всего, попытаются соблюдать нейтралитет. Там фактически руководит Альберт Ротшильд, который не будет рисковать.
— Гарибальди?
— А что Гарибальди? — Усмехнулся Отто. — Он фактически не руководит страной. Думаю, к началу войны он умрет от рук 'русских агентов', чем поставит всю Италию на уши.
— Им какая выгода в этом? Благодаря России они как никто другой усилились. Это ведь риск — такая авантюра.
— Они хотят больше. Италию интересует восточное побережье Адриатического моря и Тунис, занятый сейчас русскими.
— Не весь.
— Конечно, формально Тунис занят войсками Египта и России, но реально там господствует Москва, отчисляя в Каир лишь некоторые взносы… что-то вроде арендной платы. Впрочем, Египет их верный союзник. Оформления как самостоятельной державы он давно жаждал. А тут такая помощь. Ради этого Каир без сожаления уступил Синайский полуостров, получив в качестве компенсации весьма приличное побережье северо-восточной Африки.
— Не знаю. — Задумчиво произнес Штибер. — Италия, на мой взгляд, игрок такой же спорный, как и Испания. В народном сознании слишком укоренилось восприятие русских как друзей, благодаря которым Италия смогла не только полноценно объединиться, но и частично вернуть былое величие. Такая территория! И статус Великой державы, как третьей в Европе по могуществу после Великобритании и Германии. — Посмотрим ближе к делу. — Сказал, откинувшись на спинку кресла Бисмарк. — Нам сейчас главное — привести здоровые силы к власти в Германии, чтобы можно было выстоять в предстоящем шторме. — И кого вы видите правителем Империи? — Юного Вильгельма, сына Фридриха. Да, ему сейчас всего тринадцать лет, но, по отзывам его педагогов, он являет собой необычайно крепкую и развитую индивидуальность, которая не поддается самым сильным внешним влияниям, на которую никакие авторитеты не действуют. Смешно сказать, но только благодаря развитому чувству долга его удалось держать в дисциплине на учебе. Согласитесь — не дурная характеристика для подростка. — Пожалуй. Попробуем найти к нему подходы. До его совершеннолетия осталось пять лет. Думаю, нам хватит этого времени для подготовки государственного переворота. Но это игра ва-банк. — А у нас есть выбор?
Эпилог
Работы по благоустройству главной площади страны продолжались и после коронационного парада в мае 1869 года. Очень много усилий было потрачено на формирование ровной как зеркало поверхности основного плаца от собора Василия Блаженного до начала Тверской улицы. Целых шестьсот метров выверенного по уровню пространства, на котором даже кирпичи из красного гранита были подогнаны так плотно, что прогулка получалось легкой и приятной. Благо, что они лежали не просто на легкой песчаной подушке, а твердом основании, которое не давало им играть.
Каменное зеркало плаца, плавный подъем от Москвы-реки для шествующих войск, временные трибуны, построенные на основе стальных ферм. Стеклянная крыша над ними, защищающая от случайных недоразумений. Деревянные скамейки с удобно расположенными подходами и нумерацией. Стадион — не стадион, но получилось достаточно основательно.
Впрочем, благоустроен и приведен в порядок был не только непосредственный участок Красной площади, но и весь основной маршрут торжественного шествия. Для чего даже было расчищено и оборудовано две новые площади: Петра Великого и Александра Васильевича Суворова. Первая располагалась на правом берегу Яузы в месте слияния ее с Москвой-рекой и предназначалась для предварительного построения войск. То есть, выступала в качестве первоначального накопителя, из которого аккуратно построенные колонны двигали по набережной до Васильевского спуска, на Красную площадь и далее по Тверской улице до второй площади-принимающей войска. Она расположилась там, где в прошлой жизни Императора находилась Пушкинская площадь.
За три года, минувшие с коронации, этот небольшой участок Москвы смогли вылизать настолько, насколько позволял имевшийся в наличии технологический уровень. Благо, что сил и средств не жалели.
Девять часов утра по Московскому времени. Бьют куранты, и диктор с голосом Левитана, знакомым всем еще с событий 1869 года, объявляет: 'Его Императорское Величество Александр!'
После чего из ворот Троицкой башни выдвигается процессия. Звучит гимн Российской Империи. И все гости, сидящие на трибунах, встают, снимая головные уборы.
Император переживает безмерно. Выезд проходит как в тумане. Даже на коронации он так не переживал, хотя от того, как она пройдет, зависело куда большее.
Почетный эскорт впереди везет знамя Империи и личный штандарт Императора. Сзади — две колонны кремлевских кирасир, мерно стучат копытами своих шикарных фризов. А из громкоговорителей доносится слегка искаженная музыка Александрова, впитанная буквально подсознательно с первых дней жизни. Только слова другие. Совсем другие. От чего Александру становится неловко. Настолько, что чтобы успокоиться, он даже нашептывает более привычные слова с детства…
…
Проходит минуты полторы, прежде чем Император останавливается перед центральными трибунами у ложи для особо важных персон. Выслушивает рапорт.
Кивает.
Отдает честь, чуть кивнув, генерал-полковнику Евдокимову, командующему парадом.
Поднимается по лестнице.
Подходит к микрофону.
И замирает в легкой растерянности…
Он в замешательстве, хотя внешне это выглядит как затянувшаяся пауза. Будто бы специально тянет время, набивая цену своим словам. Заставляя всех слушателей замереть в ожидании. Но это только так кажется со стороны. Внутри у него просто буря мыслей разрывает сознание на части. Его взгляд плавно переходит с башен Кремля, увенчанных имперскими орлами нового образца на солдата в форме, чрезвычайно похожей на ту, в которой РККА встретила день победы. Только стальные пехотные шлемы диссонировали с остальным видом военнослужащего, потому что были практически копиями германских поделок той же эпохи. Да и, если присмотреться, еще за кое-какие детали глаз цеплялся. Потом Александр замечал кирасир, стоящих подле трибуны для особо важных гостей, в форме, безумно похожей на что-то французское эпохи Наполеоновских войн. Потом в поле зрения попадали люди в штатской одежде, вполне типичной для семидесятых годов XIX века.
В общем, ощущение у Императора получилось знатное. Что-то из разряда легкого подозрения у себя любимого какого-то психического расстройства.
Впрочем, этот состояние длилось не слишком долго. Все-таки, опыт публичной работы взял верх, заставив его действовать согласно задуманному плану. Не смотря ни на что.