А потом однажды я подумал: "Как же хочется так любить, как я умею ненавидеть". Но я ее уже не ненавидел. И еще я подумал: что может связывать с человеком, которого не любишь и даже ненавидишь? Никакой общности интересов, разные компании, разные взгляды на жизнь. Ничего общего, кроме оставленных вещей. Потрепанных зонтиков, библиотечных книжек, нижнего белья и другого ненужного хлама. Когда любовь становится привычкой, а привычка – женскими трусиками, забытыми пару месяцев назад, стоит разом собрать все вещи в один большой пакет, туда же отправить воспоминания и спустить все это в мусоропровод. Я уже доел свое старое сердце. Мне надоело ее даже ненавидеть. Теперь это не болячка и даже не воспоминания о болячке, теперь это пустое место. Пустое место в пустой голове, в голове, которая все выдумала и забыла.
Единственный раз в жизни я хотел покончить с собой. После того разговора с Ленкой. До воды с моста так близко и так далеко. Так просто свесить ноги с ограждения и так сложно прыгнуть.
Оказывается, с Мишкой мы учились в одной школе, только он на год постарше. После 9-го класса он поступил в мореходку, а потом решил получить высшее образование. Сдав вступительные экзамены, мы оказались половиной мужского состава 1-го курса гумфака.
На второй день учебы, во время большой перемены, Мишка подмигнул мне, еще совсем зеленому "вьюноше", и предложил прогуляться до ближайшего магазина. Я смутно помню, что это было за вино – скорее всего самый дешевый портвейн, пробку которого мы расковыряли ржавым гвоздем, влили в себя в рекордно короткий срок, растрясли, взбегая по крутющей и длинной лестнице на третий этаж. И продышали парами всю аудиторию, когда проспали всю лекцию по современной русской литературе на первой парте.
У Мишки был волшебный чемоданчик. В нем могло не оказаться единственной тетрадки, в которую он записывал лекции по всем предметам, могло не оказаться ручки, но в котором всегда присутствовала бутылка вина или малек водки, затейливая закуска, чаще всего морепродукты – консервированная печень трески, красная рыбица, полбатона и баночка икры.
Учебники в чемоданчик уже не лезли. Большую часть времени мы проводили в курилке. Там была удобная кладовка, в которую пряталась емкость с алкоголем, едва мы слышали шаги декана, поступь которой спутать ни с чьей другой было нельзя.
Мишка что-то постоянно пил. Он забегал ко мне на пять минут, пройти в квартиру стеснялся, и мы хлебали из горла водку у мусоропровода, ничем не закусывая, и он сразу убегал – выпить еще с кем-нибудь в совершенно другом конце города. Когда администрация факультета давала официальное добро на проведение "чаепития", Мишка брал на себя ответственность по проведению некультурной его части. Когда администрация добро не давала, "чаепития" устраивались подпольно, поздно вечером, называлось это "Панибуря" (Панов, Нифонтов, Булгаков, Рядовкин). Приглашались самые красивые девчонки со всех курсов (факультет был экспериментальный, нас было всего 3 набора, курсы были довольно маленькие – по 25 – 30 человек), закупалось огромное количество спиртного, и оргия затягивалась порой до утра. Задушевные разговоры могли закончиться курьезами. Когда Панов решил повеситься, Мишка, пытаясь вытащить его из петли, повис на нем, так что парня еле откачали. Когда Панов, подражая тарантиновскому герою, 10 раз щелкнул своей зиппой, и она дала осечку, Миша потянулся за ножом, чтобы отрезать ему палец. Впрочем, все всегда заканчивалось довольно спокойно. Студенты просыпались и с больной головой шли в нужную аудиторию на первую пару.
Ганджубас Мишка не курил, но высаживал под окном декана, без всходов, правда. А вот сигареты он курил, притом курил постоянно, и когда свои заканчивались, обстреливал весь факультет. Даже в состоянии полного нестояния этот человечище приходил на лекции по педагогике, которые вела наш декан. Его отправляли домой проспаться, Миша падал у входа, под ноги вошедшему преподавателю. На вопрос "Миша, что с Вами?" он невозмутимо отвечал, что уронил шапку. На просьбу пойти раздеться (Миша был в куртке) он отвечал "В каком смысле?", но стоически шел в раздевалку, возвращался в аудиторию и засыпал на задней парте чутким сном алкоголика. Время от времени он звал кого-то, кричал "Ой, Леха, как мне плохо" и "Не мешайте спать". Кодироваться от алкоголизма его отправила наш декан самолично.
От практики после 3-го курса я и Шмаков отмазались, а Мишку, Леху и Ромку (студента старшего курса, только что вышедшего из академки, проведенной в дурке) отправили в область, в элитный пионерский лагерь вожатить. Детишки Мишку любили, пить он почти перестал, а Леха стал его пичкать всякой богоугодной литературкой и сомнительного происхождения книжицами о том, есть ли жизнь после смерти, дабы направить на путь истинный. Вероничка позвонила мне в конце июля и сказала, что нам обязательно надо встретиться. У меня как раз в самом разгаре была какая-то пьянка, и я ответил, чтобы она сейчас и приходила. Мы ушли в ванную покурить, и она рассказала, что Мишки не стало.
Повесился ли он сам, начитавшись шептуновской дряни, или его повесили местные аборигены, с которыми он вроде как конфликтовал, неизвестно. Да никто и не стал выяснять. Похоронили Мишку там же, в области, на удивительной красоты кладбище с небольшими песчаными барханчиками и корабельными соснами. Вспоминали потом мы его редко. Лишь иногда, собравшись университетской компанией, выпивали за него водки. И лица у всех делались грустными.
Только я не прыгнул тогда. А осознанно культивировал в себе похуиста, циничного подонка. У меня это получилось. И уже потом, позже, я почувствовал себя в полном говне, в которое влез добровольно. Толерантность и природная дипломатичность в который раз сослужили плохую службу, и я начал чувствовать себя полнейшей паскудой по отношению к самому себе. Когда романтичный мальчик взрастил в себе подонка и циника, все аплодировали и в воздух чепчики бросали. Я нравлюсь тебе злобным, отвязным и циничным? Купи себе собаку. Наносное, шелуха, из которой я только-только выбрался, грозят опрокинуть, поглотить снова и снова. И снова и снова я буду оставлять на поверхности только губы, чтобы вдохнуть твой запах. И чтобы плюнуть в свое отражение в твоих глазах. Зачем ты меня вытащила и снова изящным кроссовком окунула в это дерьмо? После чего другая девочка сказала: "Мне нравится, что ты никуда не спешишь". И я ответил: "а потому что спешить уже не имеет никакого смысла. Потому что я уже опоздал. И я не работу имею в виду вовсе. Да, мне хуево, и я не хочу ни напиваться, ни развлекаться, ничего. И поэтому не спешу, мне просто до пизды. Заводной паровозик еще пока катится по инерции. Завтра я упаду с неба и, может быть, буду даже веселым и легким. Так что приступ социопатии отложим до воскресенья. Я запрусь в комнате, отключу телефон и съем модемный кабель. Я буду валяться на диване, и читать какую-нибудь лабуду вроде Стивена Кинга. Не надо пытаться меня растормошить, ладно?"