его искусство. Вот его признания: «Чем хуже жить — тем луч
ше можно творить, а жизнь и профессия несовместимы»; «Чем
холоднее и злее эта неудающаяся «личная» жизнь... тем глуб
же и шире мои идейные планы и намеренья» (VIII, 217 и 224).
Не станем поправлять Блока и упрекать его в декадент
ских шатаниях. Примем это как факт. Тем более что он не де
лал решительно ничего, чтобы как-то наладить свою непоправи
мо испорченную личную жизнь. С величайшим удовлетворением
записывает он в дневнике, что некто высказался о нем как о
человеке, который «думает больше о правде, чем о счастьи»
(VII, 123).
Дорогой ценой — ценой утраты счастья и вечной, неотпуска-
ющей тревогой души покупаются верность правде, восторги
творчества и союз с миром.
И вновь — порывы юных лет,
И взрывы сил, и крайность мнений...
Но счастья не было — и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!
Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел — тогда
Ты, наконец, поверишь чуду,
И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Что сей несбыточной мечты
И на полжизни не хватило,
Что через край перелилась
Восторга творческого чаша,
И все уж не мое, а наше,
И с миром утвердилась связь...
Жить можно только будущим, а за будущее нужно бороть
ся. «Мир движется музыкой, страстью, пристрастием, силой...»
И — «надо, чтобы жизнь менялась» (VII, 219 и 224).
В предощущении «неслыханных перемен» были написаны
«Страшный мир» и «Стихи о России», «Возмездие», и «Ямбы»,
и все остальное, что ознаменовало путь и цель Блока, о которых
лучше, чем кто-либо, сказал он сам: «...какое освобождение и
какая полнота жизни (насколько доступной была она): вот я —
до 1917 года, путь среди революций; верный путь» (VII, 355).
14
Этот верный и в перспективе своей неуклонный путь при¬
вел последнего из величайших поэтов старой России к созданию
январской трилогии 1918 года — «Интеллигенция и Революция»,
«Двенадцати», «Скифов», которыми открывается заглавная стра
ница русской литературы новой, октябрьской эры.
Обнаженная совесть, абсолютное чувство правды, святая
верность патриотическому, гражданскому долгу, сейсмографиче
ская чуткость к подземному движению истории (свойство ге
ния) — все это в самый ответственный и решающий час жизни
Александра Блока подняло его на высоту нравственного и исто
рического подвига.
Так в целокупности почвы и судьбы возникает то единство
духа, мысли и бытия художника, которое есть сама субстанция
подлинного и великого искусства.
2. ЛИЦО И МАСКА
Нет искусства без художника, нет поэзии без личности
поэта.
За всем, что написал Блок за свою короткую и стремитель
ную жизнь, стоит его громадная и прекрасная личность, горев
шая неугасимым костром, но для всех окружающих закованная
в стальной панцирь.
Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.
Об этом человеке, строгом и замкнутом, углубленном в свои
невеселые думы, об этой жизни, трудной и одинокой, рассказы
вают многие и очень разные люди — приятели, случайные встреч
ные, тайные недруги. Мало о ком из русских писателей нашего
века образовалась такая обильная мемуарная литература 1.
И это при том, что Блок вел уединенный образ жизни, редко
появлялся на людях.
Оно и понятно: очень уж неординарна, обаятельна и притя
гательна была сама личность Александра Александровича Блока.
Корней Чуковский, повстречавший на своем долгом веку мно
жество людей, заверил: «Никогда ни раньше, ни потом я не
видел, чтобы от какого-нибудь человека так явственно ощутима
и зримо исходил магнетизм».
1 Перечень относящихся к Блоку материалов мемуарного ха
рактера насчитывает более 160 названий.
15
Совершенно не похожие друг на друга люди с одинаковой
силой ощущали человеческую уникальность Блока. Иные в его
присутствии сами чувствовали себя чище, благороднее. Вот что
сказал известный советский писатель Иван Новиков, встречав
шийся с Блоком в молодости: «Люди менялись у вас на глазах,
когда глядели на Блока: точно на них падал отсвет ого внутрен
него сияния» 1.
Уж на что прожженным и падшим типом был некий А. Ти-
няков — мелкий циничный стихотворец и совершенно бесприн
ципный критик, но и он признался: «Знакомство с Блоком внес