Всем нам невтерпеж подогнать Любовь Дмитриевну - вернее, Любу Блок под стандарт героини мелодрамы. А она была всего-то живой женщиной. Отчего полноценного хэппи-энда так и не получается.
«Жить - чтоб мыслить и страдать» - знакомая формула? Отец нашего литературного языка счел, что ни добавить к ней, ни убавить из нее не получается: только мыслить и только страдать. И ничего - ни малейшего намека на любить. Ни в какой-нибудь даже обтекаемой форме. Любить - не есть функция поэта. Хочешь любить - иди и люби. Только уж на Парнас тогда не лезь. А любовь... - Да что любовь! В конечно счете, она лишь универсальное средство погружения в страдания.
Не в осознании ли непререкаемости этой формулы жизненных приоритетов настоящего русского поэта и заключалась великая тайна Блока? Не в том ли и великая трагедия этого стихотворца, что, твердя «люблю» по сто раз на дню, он чувствовал, что лишен этого человеческого дара?
Вообще: любил ли Блок? По нам так и нет. Любил - Ромео. На бал к заклятым, смертным врагам - пошел. На балкон - полез. А, потеряв любимую, яд проглотил. Тоже, кстати, был поэт. А что хоть однажды сделал Блок? Что делал он, снова и снова теряя любимую? Блок канючил: «Мне нужна только Твоя жизнь, бьющаяся около, и в этом я сам чувствую свою силу и свою власть над остальным - бедным и преходящим» - вот и все назначение ее нужности. Классический вампирский подход. «Люба - первый слушатель, судья и советчик, верный товарищ». «Люба учит, что теперь надо работать, «корпеть», что уже ничто не дастся даром, как давалось прежде. Правда, попробую, попытаюсь». «Пишу почти целый день. Ссорюсь с Любой. На ночь - читаю Любе, ей нравится и мне. Успокоение.».
«Он был заботой женщин нежной От грубой жизни огражден», - и несущим пряслом этой ограды от грубой жизни служила ему Люба. Не этой ли тайной так отчаянно и тщетно стремился когда-то поделиться он со своим братом во языке Белым?.. Не эта ли тайна стоит за каждым словом его прощальных посланий к Дельмас?.. И не она ли ключ к пониманию его всю жизнь путаных писем к Любе? И юношеских - прежде прочих.
По сути дела письма Блока к любимой 1902-03 гг.- самый настоящий учебник по метафизике любви. Безумно многословные и толкуемые хоть так, хоть эдак - они всего лишь оборотная сторона его тогдашних стихов. Их, если хотите, экспликация. Они - не столько признания в любви, сколько сплошной поток совершенно самостоятельной лирики, некое художественное целое, «роман в письмах» (или поэма в прозе?) - со своим сюжетом и даже композицией. Неотъемлемое дополнение к первому тому его «пиес». Стихи о Прекрасной Даме поэтому и решительно не годны к биографической расшифровке, что родились в период, когда поэт только еще творил свои религию с мифологией. А это таинство. Этого никак нельзя делать у всех на глазах. Грамотный фокусник никогда не показывает публике, где прячет бедного кролика.
Сам Блок говорил о них: это «сны и туманы, с которыми борется душа, чтобы получить право на жизнь». То есть, жить-то хотелось, но права на жизнь сны и туманы не давали. Неудивительно, что эти опыты самогипноза моментально обрели не менее магическое воздействие и на их потребителей: а) на собственно Любу, б) на маму с тетей Машей (или их с Любой местами поменять?), в) на Ольгу Михайловну с Михаилом Сергеевичем Соловьевых, г) на их Сережу и Борю Бугаева-Белого, д) на Мережковских, Брюсова и е) - всю читающую Россию...
Блоковы «Стихи о Прекрасной Даме» (т.е. небольшая часть ШЕСТИСОТ ВОСЬМИДЕСЯТИ СЕМИ (!) стихотворений, посвященных одной теме - беспрецедентный случай в мировой литературе) - это одно непрекращающееся стихотворение. Шесть лет он писал практически одно и то же об одном и том же. В смысле - об одной и той же. Непрерывно. Его заочный наставник В.Соловьев ограничился пятью-шестью посвящениями своей Лучезарной подруге -Блок подхватил тему и выдавил из нее всё, что смог. Умный и хитрый (и упорный, конечно), Блок поверил в дееспособность изобретаемого им (да, впрочем, не столько даже изобретаемого, сколько данному ему от природы) языка. И принялся шлифовать его.
Что именно делает он во всякой строке этих Стихов? Да ничего особенного - уворачивается! От любого рода внятности. Но уворачивается гениально. Постоянное, вечное -«кто-то»: кто-то ходит. кто-то плачет. зовет, бежит, крикнул, бьется,.. - любой глагол с «кто-то». И любое прилагательное: кто-то белый. кто-то ласковый. кто-то в красном платье. недвижный кто-то, черный кто-то. «Прискакала дикой степью», а кто - неизвестно. «Красный с козел спрыгнул.» и еще тысячи строк недомолвок и наведенного тумана. Идеально. Молодой Блок изобрел небывалый до него в русской словесности прием смутной и неотчетливой речи. И стал первым его мастером. Никому - ни до него, ни даже много после - не удавалось быть таким непонятным. Ему пробовали подражать даже гранды - увы им: искусство говорить обиняками продолжало оставаться искусством Блока! Не зря же до конца своей жизни он считал (вместе, разумеется, с мамой) «Стихи о Прекрасной Даме» лучшей из своих книг.