– Гляди, Петруха, боязно!
– Ишь, чёрт! Ровно девка красная! Или отвык? – смеётся рыжебородый.
– От тебя, Петруха, не отстану.
– Вот и давно бы так! Чай, деньги-то станем поровну делить. Ну, думать нечего, пойдём прихлопнем его, оберём, коней отвяжем да верхом опять в Москву.
– А ну поймают!
– Вона! Ведь мы не пешком, не скоро изловишь, – лови ветра в поле!
Петруха заворочался, приготовляясь встать с сена. Но каково было их удивление и испуг, когда около них, как «по щучьему веленью», очутился Николай с двуствольным пистолетом в руках; лицо его было искажено гневом и злобою.
– Ни с места, дьявол, не то уложу! – крикнул он не своим голосом, прицеливаясь в Петруху.
– Помилуй, барин, за что ты убить нас хочешь? – испуганно отозвался рыжебородый.
– За то, разбойник, что убить меня собирался!
– Так ты слышал? Что же, мы только собирались.
– И убили бы, если бы я не услыхал ваш разговор!
– Это, барин, всё он, Петруха, – он меня уговаривал, – откровенно сознался черномазый Кузька.
– Убить я не убью, а созову сейчас народ, прикажу вас в цепи заковать и в город представить.
– Помилосердствуй, барин!
– Не погуби!
– Отпусти!
– Дай покаяться! – почти в один голос, чуть не плача, говорили оборванцы, стоя на коленях перед молодым человеком.
– Как вас помиловать! Прости вас – вы опять задумаете убить!
– Волоса с головы твоей не тронем!
– Волос-то, пожалуй, вы не тронете, а голову снесёте! – Николай не мог не улыбнуться, смотря на плаксивые рожи оборванцев.
– Возьми с нас клятву! – предложил Кузька.
– Что для вас, разбойников, клятва?
– Разве мы разбойники? – обиделся было Петруха.
– А кто же? Честные люди? На сонного с ножом идёте! Ну да чёрт с вами! На этот раз я вас прощаю, потому что вы мне нужны.
– По гроб твои слуги верные!
– Это вы-то, вы? – Цыганов расхохотался.
– Ну и барин ты! – проговорил Петруха.
– А что? – самодовольно спросил молодой человек.
– Орёл!
– А вы коршуны! Глядите, молодцы, пистолет всегда при мне! Я во всякое время успею размозжить вам головы! Ну, рассветает, спать теперь не время. Пора в путь. Пошли запрягать коней! – распорядился Цыганов, и не прошло часа, как из ворот постоялого двора выехала телега с нашими путниками.
Петруха и Кузьма были хмуры и мрачны; оба они молча сидели на телеге; зато весел был Николай Цыганов; он во всю дорогу острил и насмехался над оборванцами.
ГЛАВА XXIII
– Ваше сиятельство, несчастие! – задыхаясь от волнения, проговорила Глаша, бледная как смерть, вбегая в гостиную княжеского дома, где за чаем сидели князь и княгиня.
– Что? Что такое, Глаша? – в один голос спросили муж и жена, меняясь в лице.
– Ох, дух не переведу – бежала.
– Да что такое, говори хоть ты? – спросил князь у горничной, с которой вошла Софья.
– Княжну похитили, ваше сиятельство! – собравшись с духом, ответила молодая девушка.
– Как похитили? Что ты врёшь, глупая!
– Сущую правду говорю вашему сиятельству
– Она правду говорит, князь: в лесу напали на нас разбойники и княжну схватили и унесли, – задыхаясь, проговорила Глаша.
С Лидией Михайловной случилась сильная истерика. Князь и прислуга бросились приводить в чувство княгиню; её снесли в спальную и положили на кровать.
Один верховой поскакал в город за доктором, а другой к губернатору с известием о постигшем князя несчастии.
– Ваше сиятельство, распорядитесь сейчас же послать верховых в погоню. Может, догонят, – посоветовала Глаша растерявшемуся князю Владимиру Ивановичу.
– Ах, да, да! Федотыч, Федотыч! – позвал князь своего любимого камердинера. – Сейчас распорядись послать погоню за негодяями! Обещай дворовым мою милость, скажи им: я всё, всё отдам, только бы вернуть дочь. – Голос у старого князя дрогнул.
– Дозволь и мне старику, ехать на розыски, ваше сиятельство!
– Поезжай, Федотыч, поезжай вместо меня. Господи, какое несчастие, какое несчастие!
Старик слуга пошёл исполнять приказание своего господина.
– Ваше сиятельство, в этом деле не без греха Николай Цыганов, – сказала дочь мельника.
– Что? Что ты говоришь? – удивился князь.
– Истинную правду говорю, ваше сиятельство! Дело это рук Николая.
– Да объяснись, ради Бога!
– Извольте выслушать, ваше сиятельство!
Глаша рассказала князю, как она видела за несколько дней до происшествия Цыганова, ехавшего вместе с теми бродягами которые в лесу на них напали.
– Дело Николая, он подговорил похитить княжну Софью Владимировну, – закончила свой рассказ молодая девушка.
– Боже, новый удар! Но зачем? С какою целью он сделал это?
– Думается мне, ваше сиятельство, Николай влюблён в княжну, – покраснев, тихо ответила Глаша.
– Этого недоставало, чтобы подкидыш, безродный, приёмыш полюбил мою дочь! Один удар за другим! О, если это правда, Николай получит должное наказание!
– Я, ваше сиятельство поеду с дворовыми – я укажу им место, где напали на нас бродяги.
– Да, Глаша, поезжай, похлопочи – ведь Софья так тебя любила!
– Я отыщу княжну. Мне Бог поможет.
– Глаша, от моего имени вели запрячь тарантас и возьми себе человека три дворовых. Поезжай. Помоги тебе Боже! А я не могу, я так ослаб. Да и княгиню одну оставить нельзя…
Дочь мельника поехала в тарантасе, запряжённом тройкою, по дороге к мельнице; кроме кучера, с нею были трое дворовых, вооружённых ружьями и пистолетами, а человек двадцать тоже дворовых верхами под предводительством старика Федотыча, вооружённые с ног до головы, быстро выехали из княжеской усадьбы и, разделившись на четыре отряда, поскакали в равные стороны.
Приехал доктор; он нашёл Лидию Михайловну всё ещё без памяти. Наконец она очнулась, и первым её словом было:
– Где дочь? Нашли?
– Нет, Лида, но ты успокойся. По всем дорогам посланы верховые. Её найдут, – успокаивал князь свою жену.
По прошествии суток дворовые князя Гарина вернулись в усадьбу. Много вёрст объехали они, расспрашивали попадавшихся о княжне, ходили в деревнях и сёлах по избам, разыскивали в лесу, но нигде не нашли и следа похищенной девушки.
– Что, Федотыч, не нашли? – спросил князь у вернувшегося с поисков камердинера.
– И следа нигде не видно, князь! Ох, видно, за грехи Господь послал нам наказание! – чуть не плача, ответил верный слуга.
– Что будет с княгиней? Что я скажу ей? – с отчаянием говорил князь, закрывая лицо руками.
– А вы, ваше сиятельство, не отчаивайтесь; найдётся наша княжна.
– Одна надежда на Глашу! Может, ей удастся напасть на след злодеев.
– Может, и найдёт. Девка она шустрая, пронырливая.
– Дай Бог! Неизвестность участи Софьи убьёт и меня, и княгиню.
В Каменки прибыл из Костромы генерал-губернатор Сухов с двумя чиновниками.
– Какое несчастие, какое несчастие! – обнимая Владимира Ивановича, с участием проговорил губернатор. – Но, князь, ты не сокрушайся, злодеев найдут, – добавил он.
– Найдут ли?
– Непременно будут разысканы: у меня полиция образцовая – я отрядил целый штат в поиски за этими негодяями, и вот увидишь, князь, их отыщут.
– Спасибо тебе, Дмитрий Петрович!
– Как же, как же! Как только получил от тебя известие, я всю полицию поднял на ноги. Ведь это неслыханная дерзость!
– О, если бы только нашлась Софья!
– Поверь, князь, найдётся. Не будь я губернатор, если не отыщу похитителей твоей дочери!
– Помоги, друг Дмитрий Петрович, – крепко пожимая руку губернатора, взволнованным голосом проговорил старый князь.
Губернатор Сухов лично отобрал показание от горничной, которая находилась с княжной во время нападения на них оборванцев, списал их приметы, написал новый приказ городничим о розыске похитителей княжны, не мешкая отправил приказ с одним из чиновников, а с другим отправился в лес, где произошло нападение. Губернатора сопровождал сам князь с несколькими дворовыми.
ГЛАВА XXIV
Едва занялась заря второго июня, как завязалась сильная перестрелка в передовых цепях у Фридланда, на берегах маленькой жалкой речонки Алле. Две враждующие армии сошлись здесь. Силы были неравны. Неприятельскою армией командовал гений, «великан мира» – нашими солдатами руководил больной, усталый полководец Беннигсен, страдавший каменной болезнью; от страшной боли он едва мог сидеть на лошади.