– Я туда поеду, только не иначе как с тобою.
– Ну, я-то зачем? С какой стати?
– Как зачем? Ведь ты мой единственный друг, близкий товарищ.
– Спасибо, но, право, мне как-то совестно.
– Полно, Пётр Петрович, ты меня обижаешь.
– Ну, что с тобой делать? Пожалуй, поедем.
– Вот и отлично! Погостим в Каменках до осени, на охоту будем ходить, ты там скучать не будешь, будем вместе гулять. Решено, завтра выезжаем, приедем прямо к свадьбе, – сказал князь Сергей.
– Вот только что меня стесняет: ведь в Каменках твои родители живут аристократически, а я, сам знаешь, к аристократическим манерам не приучен, обращение моё солдатское, твоей матери, пожалуй, и не понравится: невзначай бухну какое-нибудь словцо! Ну, и нехорошо!
– Полно, Пётр Петрович, мы будем с тобою особняком, в отдельном флигеле жить.
– Разве так… А то, право, боюсь ехать. Да и недолюбливаю я такие дома, где ходят по нотам, говорят по нотам и едят по нотам. Я солдат и к деликатностям не привык.
Вошедший лакей прервал разговор двух друзей. Он каким-то таинственным голосом проговорил, обращаясь к князю:
– Ваше сиятельство, Николай пришёл.
– Какой Николай?
– Наш Николай, Цыганов-с.
– Что, что ты сказал? – не спросил, а крикнул удивлённый князь; он никак не мог допустить, чтобы Цыганов осмелился переступить порог княжеского дома.
– Докладываю вашему сиятельству, что Цыганов пришёл-с. В передней дожидается.
– Пусть, пусть войдёт.
– Слушаю-с.
Лакей вышел.
– Пётр Петрович, что же это? Как понимать? Я разыскиваю этого негодяя, чтобы избить его, как собаку, а он сам приходит? – с недоумением проговорил Гарин.
– Не понимаю, ничего не понимаю! Цыганов хитёр, бестия, может, задумал вывернуться как-нибудь.
– Ну, это навряд ему удастся.
Вошёл Николай Цыганов, не робким шагом приниженного человека, сознающего свою вину, а горделивой поступью. Не раскаяние было видно на его лице, а твёрдая сила воли и сознание своего собственного достоинства.
– Здравствуйте, князь, – громко проговорил он.
На это Гарин ничего ему не ответил. Наглость Цыганова просто его обезоружила.
– Вы удивлены, князь, моему приходу?
– Признаюсь, не только князь, а и я поражён твоею дерзостью; после твоих грязных поступков ты ещё осмелился сюда явиться!.. – сердито проговорил Пётр Петрович.
– А, и вы здесь, господин полковник.
– Я-то здесь, а вот ты-то как смел переступить порог этого дома?
– А вы разве хозяин этого дома? – резко спросил Цыганов у Петра Петровича.
Эти слова рассердили Зарницкого.
– Молчать, мальчишка! – громко закричал он.
– Потише, господин полковник! Я такой же дворянин, как и вы.
– Пётр Петрович, скажи, чтобы он убирался вон! Иначе я не отвечаю за себя, – глухо проговорил Сергей.
Наглость Цыганова бесила его.
– Неласковы же вы, князь.
– Вон! Или я позову людей и прикажу вышвырнуть тебя за окно! – крикнул князь.
– Вы этого не сделаете, – невозмутимо ответил Цыганов.
– Эй, люди! Михеев!
Гарин задыхался от бешенства.
– Оставьте, князь, не срамите перед людьми своего брата, – загадочно промолвил Николай.
– Что ты сказал? Ты мой брат? – меняясь в лице, спросил князь.
– Да, я сын вашего отца, только незаконный., а всё же вам брат.
– Новая ложь! Новая гадость! Вон! Не верю…
– У меня есть доказательства.
- Говори, какие?
Князь просто не верил своим ушам.
– Одно из них, и очень веское, это письмо князя Владимира Ивановича к моей матери. Желаете прочитать? – насмешливо проговорил Николай, показывая князю письмо, написанное на синей потёртой бумаге. – Письмо с лишком двадцать лет тому назад написано; но оно сохранилось, и подпись князя ясно видна; вы ведь хорошо знаете руку отца? Посмотрите, я не вру…
Князь не взял, а вырвал письмо из рук Николая и стал быстро его читать. Письмо было следующего содержания:
«Маша, письмо твоё я получил; ты пишешь, что скоро сделаешься матерью и соболезнуешь о своей участи. Знай, ты и наш ребёнок будете от меня обеспечены на всю жизнь. Усыновить ребёнка, конечно, я не могу; сама ты умная женщина и знаешь моё положение. Усынови я ребёнка – выйдет ужасный скандал. С мельником Федотом посылаю тебе денег и золотой крест для нашего будущего ребёнка, на кресте вырезаны две буквы В. и М. Прости, обнимаю тебя, моя голубка».
Подпись князя была инициалами: «В. И. Г.» Молодой князь, прочитав письмо, бессильно опустил руки. Он был этим ошеломлён, поражён; у него есть брат, в жилах которого течёт кровь князей Гариных; «жалкий подкидыш», который рос вместе с дворовыми мальчишками, потом служил при доме отца – почти наравне с прочими лакеями, смеет называть себя братом князя Сергея Гарина, храброго боевого полковника. Цыганов имеет на это право, у него есть доказательства неоспоримые, верные.
Не менее князя был поражён этим открытием и Пётр Петрович. Он, сознавая своё неловкое положение быть свидетелем продолжения разговора между князем Сергеем и Николаем Цыгановым, хотел выйти из комнаты, но Гарин знаком его остановил. Князь, обратившись к молодому прапорщику, тихо спросил:
– Чего же ты хочешь? Своих прав, имени?
– Зачем мне права, а имя я уже имею: благодаря своей боевой службе я заслужил это имя, хоть и не громкое, – так же тихо ответил Цыганов.
– Что же тебе надо? Денег?
– Мне не надо денег. Пользуйтесь вы, князь, и богатством, и громким титулом.
– Что же тебе нужно? – с удивлением спросил ещё раз князь.
– Не обходитесь со мною так презрительно, не смотрите на меня как на жалкого подкидыша.
– А ты забыл свои поступки – грязные, чёрные?
– Поступки мои простительны, это порывы молодости, увлечения. Вы влюбляетесь, увлекаетесь – и у меня есть тоже сердце. Я лишён права, имени, но это не мешает мне любить, увлекаться. Я молод! Вижу, князь, вы сильно встревожены, у вас уязвлено самолюбие, вам тяжело примириться с тем, что приёмыш доводится вам братом. Успокойтесь, никому не открою этой тайны, останусь для вас по-прежнему Цыгановым-подкидышем – и только. Простите, я зайду в другой раз, – проговорил Николай и такой же горделивой походкой вышел из кабинета своего брата.
ГЛАВА XI
Вернёмся несколько назад и расскажем, как Цыганов узнал тайну своего происхождения.
Мы знаем, что он сжёг избёнку Сычихи и отправился по дороге к Москве; отойдя вёрст сорок от княжеской усадьбы, он встретил странницу или богомолку, одетую в посконный сарафан; голова у неё была низко прикрыта чёрным платком, на ногах лапти, в руках длинная, суковатая палка, а за плечами сумка, прикрытая клеёнкой. Эта странница была ещё не старая женщина, и, несмотря на худобу и утомление, черты лица были правильны и красивы; особенно хороши у неё были чёрные глаза, которые хотя и начинали уже потухать, но всё ещё ласкали, нежили; густые соболиные брови ещё более придавали красоты этой прохожей богомолке; с лица она очень походила на Цыганова.
– Здорово, господин честной, – низко кланяясь Николаю, тихим приятным голосом проговорила она.
Николай посмотрел на странницу и, поражённый сходством своего лица с её, остановился как вкопанный.
Странница тоже остановилась и, пристально посмотрев на Цыганова, сама не менее его удивлялась этому сходству.
– Куда ты идёшь? – продолжая смотреть на странницу, спросил Цыганов.
– В Кострому, милостивец, на богомолье. Чудотворному образу Пресвятой Девы поклониться, что находится в Ипатьевском монастыре. Не знаешь ли, далеко ли до Костромы?
– Вёрст полсотни будет, – ответил молодой человек.
– Ох, далёконько мне ещё идти-то, отдохнуть присяду, ноги разломило; много шла, устала.
Богомолка сняла с плеч котомку, положила рядом с собою и села на траву.
Цыганов тоже сел почти рядом с богомолкой; его тянула к ней какая-то сила, он задумал подробно разузнать, кто она. Сходство лиц смущало молодого человека; навело на раздумье и странницу.
– А из Костромы ты куда пойдёшь? – спросил у ней Цыганов.
– В Каменки думала пройти.
– В Каменки?
– Да, в Каменки, ведь по дороге.