Здесь мы живем тихо, скромно, но невесело. <…>
Вообще, когда дети подрастают и начинают скучать — дома невесело родителям, да что делать? Так оно в натуре человеческой…»
Вскоре вслед за телеграммами пришли и письма из Абастумани. Мария Федоровна очень жалела своего сына и делилась с мужем опасениями по поводу его состояния:
«Несчастный Георгий, какой же у него ангельский характер, он никогда не жалуется на такую, по сути, ужасную жизнь, которую ему приходится здесь вести. Я уверена, что никогда бы не смогла такого вынести в его возрасте!! И вместе с этим никакой системы, никакого режима, только сквозняки и холод зимой».
Александр Александрович отправлял жене письма почти каждый день.
«Теперь я много бываю один, — писал он 28 апреля 1892 года, — поневоле много думаешь, а кругом все невеселые вещи, радости почти никакой! Конечно, огромное утешение дети, только с ними и радуешься, глядя на них».
И еще: «Бедный Жоржи, много думал о нем сегодня, какой грустный для него день разлуки с тобой и Ксенией, а завтра возвращение в пустой Абас-Туман после столь весело и счастливо проведенных дней с вами! Что за горе и испытание послал нам Господь, быть столько времени в разлуке с дорогим сыном и именно теперь, в его лучшие годы жизни, молодости, веселости, свободы!
Как мне его недостает, выразить не могу, да и говорить об этом слишком тяжело, поэтому я и молчу, а в душе ноет, слишком тяжело!»
Русское общество очень сочувственно относилось к трагической судьбе великого князя Георгия Александровича. В 1892 году известный ювелир Карл Фаберже, который сам подбирал сюжеты для своих произведений, начал работу над пасхальным подарком. Он преподнес царской семье прекрасное яйцо, носившее название «Кавказ». Над его созданием работали нескольких мастеров. Малиновое яйцо на подставке было покрыто эмалью по гилвоширо-ванному фону. Сверху был помещен миниатюрный портрет великого князя Георгия Александровича, который помещался под плоскогранным алмазом. Банты и гирлянды, украшавшие поверхность яйца, были выполнены из бриллианта и из золота четырех цветов. Внутри яйца находился «сюрприз». За четырьмя овальными створками с цифрами из бриллиантов «1893» — миниатюры художника Константина Крыжицкого с видами Абастумани.
С Пасхи 1893 года состояние великого князя стало значительно ухудшаться: кашель усилился, лихорадки бывали чаще, великий князь сильно похудел.
Доктор, осматривавший цесаревича в то время, отмечал в своих записях, что «сердце здорово», одышки почти нет, болей в груди нет, кашель вечером, ночью и утром с отхождением мокроты, в которой очень много туберкулезных бацилл. При объективном исследовании было выявлено поражение верхней доли правого легкого. В прогнозе доктор достаточно жестко констатировал, что «выздоровления в полном смысле слова ожидать, конечно, не приходится». Однако он считал, что при правильном образе жизни здоровье, возможно, поправится настолько, что останется только «незначительный кашель».
Отец и мать очень надеялись, что «правильный образ жизни» и в самом деле поможет их сыну.
В мае 1893 года решили отправиться в Ливадию всей семьей: император, императрица и дети — цесаревич Николай, великая княжна Ольга, великий князь Михаил, великая княжна Ксения. Одна из причин — повидаться с сыном Георгием, которому было проще, да и безопаснее добраться из Абастумани до Крыма, чем до Петербурга.
Поезд, как всегда, довез их до конечной станции Севастополь, чтобы затем путешественники пересели на пароход. В этот раз в главном военном черноморском порту России император Александр III интересовался не только делами черноморских моряков и корабелов, но и посетил музей, устроенный на месте раскопок в Херсонесе. Там он с большим интересом осматривал «предметы древности, найденные при работах». И этот интерес был неподдельным. Еще за несколько лет до этой поездки в Севастополь он получил ходатайство председателя Императорского Московского археологического общества графини Прасковьи Сергеевны Уваровой о необходимости археологических раскопок в Херсонесе. На ходатайстве император написал резолюцию: «Это необходимо сделать, чтобы не прослыть за варваров. Поговорите об этом деле с кем следует и представьте мне заключение, и как можно скорее, чтобы спасти все, что можно спасти».
И теперь император мог убедиться, что кое-что спасти удалось.