— Вот бы стать ботаником! — решительно сказал Сашка, хлопнув себя по колену. — Я потому, знаете, чтобы путешествовать, и хочу убежать.
Кравчук сделал вид, что не заметил, как проговорился Матросов, и стал рассказывать, как один его дружок, геолог-разведчик, в вековечных тундрах за Полярным кругом нашел неисчерпаемые запасы каменного угля.
— Да с такой, знаете ли, топливной базой мы преобразуем весь северный край, настроим новых заводов, городов, электростанций. И какое же спасибо люди будут говорить этому простому человеку за его открытие!
Вот с какой пользой можно путешествовать, Сашок!.. Понимаешь?
— Понимаю, Трофим Денисович, — тихо ответил Матросов.
Воспитатель лукаво улыбнулся:
— Но почему же и ты так не путешествовал?
Матросов вспомнил свое горемычное бродяжничество и показался самому себе таким жалким и смешным, что стыдно было взглянуть в глаза воспитателю.
— Какое там оно мое… путешествие! — нахмурился он. — Сами вы все это хорошо знаете…
— То-то и оно, — сказал Кравчук. — От себя никуда не уйдешь. Самому надо другим стать. А беспризорничество не путешествие — чепуха, жалкое нищенство. Чего зря бродить по свету бездомной собакой, когда везде ты нужен и можешь пользу людям принести? Настоящий советский человек — гордый и на нищенство не пойдет. Он любит жизнь, как хозяин-преобразователь, а не как безучастный и беспомощный бродяга. Надо путешествовать для пользы науки, для пользы народа, как Миклухо-Маклай, Козлов, Пржевальский, как мой друг геолог.
— Так ведь то — ученые, а я, понимаете, как перекати-поле, — бурьян такой катучий, — как песчинка, как тот слепух-крот, — с горечью сказал Матросов.
Искреннее признание новичка тронуло воспитателя. Но излишнее самоуничижение так же дурно, как и высокомерие. Кравчук вспомнил завет своего колонийского учителя: человеку, понявшему беду свою, нельзя все время твердить, что он плох. Иначе он совсем потеряет веру в себя. Напротив, надо вызвать у него уважение к себе и веру в силы свои.
— Я и говорю: у тебя, Матросов, еще все впереди, только надо учиться. Я тоже был, как крот, когда беспризорничал. Так можно, знаешь ли, сто лет прожить, как сорная трава, и ничего не знать. А я поднатужился, сперва школу, потом педагогический институт окончил… Да и теперь продолжаю пополнять свои знания.
— Кто же помог вам стать другим?
Кравчук вздохнул, задумался. Да, в самом деле, кто же помог ему стать на ноги и указал правильную дорогу в жизни? Учителей-наставников было у него много. Но прежде всего представился ему человек с угловатым лицом, с глазами, проникающими будто в самую глубину души. Это был такой замечательный воспитатель и человек, имя которого знают теперь во всех школах и трудовых колониях, — Антон Семенович Макаренко. Явственно вспомнились кирпичные домики на поляне в сосновом лесу — колония имени Максима Горького близ Полтавы, куда когда-то привели грязного и еле прикрытого рваной дерюгой его, Трофима Кравчука, именуемого какой-то устрашающей кличкой. В гражданскую войну белогвардейцы расстреляли его отца и мать за то, что они, панские батраки, вместе с другой голытьбой организовали в панском имении коммуну. Подросток Трофим Кравчук убежал от расправы белых и стал беспризорником. Целые оравы таких же, как он, голодных, оборванных, бездомных сирот бродили тогда по стране. И не будь народной власти, может, и сгинул бы среди воров и убийц Трофим Кравчук.
Да, его воспитал Макаренко — замечательный педагог, замечательный человек.
Глава XII
Необыкновенная ночь
атросов слушал Кравчука с замиранием сердца. Оказывается, в их судьбах много общего, и порой сдается, будто Кравчук говорит о нем, о Сашке, рассказывая о своих скитаниях и переживаниях. Только из колонии имени Горького Кравчук вышел уже совсем другим.
— А ваш друг, о котором листок тот храните на память, помогал вам?
Кравчук пристально смотрит Матросову в глаза: одинокий этот хлопец, видно, сам жаждет дружбы.
— А как же? Друг да не поможет…
Но Сашка, помня вероломство Тимошки, к удивлению Кравчука, заявил:
— А я не верю в дружбу.
— Ну, ты сам скоро убедишься, что неправ, — возразил Кравчук, зная цену скороспелым юношеским суждениям. — Сам поймешь, что не имеющий друзей — самый бедный человек, что дружба в жизни — великое дело. По себе знаю: когда дружишь, хочется перед другом стать лучше, чем ты есть. А это много значит. Например, нас с другом моим еще в горьковской колонии связала большая идея: мы дали обещание друг другу выводить на верную дорогу таких, какими были сами. Поэтому и учиться пошли в педагогический институт. Да что говорить! Настоящий друг всегда и во всем поможет, жизни своей не пожалеет за друзей. Так-то, Сашок.