Он с отчаянием махнул рукой.
— Ничего у меня не получается. Совладать не могу с собой. Вот зачитался, а времени не рассчитал. Да еще уснул.
Учительница подбодрила его:
— Зря так говоришь. Ты уже многого добился. Но еще не умеешь разумно распределять свое время и силы. Ладно, иди спать.
Он ушел, недовольный собой: учительница, видно, плохо теперь подумает о нем.
Тем больше он был удивлен, когда на следующий день Лидия Власьевна на собрании класса предложила избрать его классным организатором. И совсем растерялся, когда ребята заспорили: достоин ли он избрания.
— Он задира! — говорили одни.
— Зато всю правду в глаза говорит, — возражали другие.
— Уж очень горяч, как спичка вспыхивает.
— И язычок у него больно острый, как перец.
— Выдержки нет. Вечно с кулаками ходит.
— Да ведь это, ребята, раньше с ним было. Теперь посмирнел.
— Зато с двойками дружит! Получше его есть!
Тут показалась огненно-рыжая голова поднявшегося Тимошки Щукина. Он энергично взмахнул рукой, точно ловил муху:
— Так тоже нельзя, ребята. «Двойки»! Не больно зарекайтесь. Двойка, как блоха, к любому заскочит.
Ребята засмеялись.
— Будешь знать предмет, — не заскочит.
— Чего спорить? Матросов старается во всем. Он и товарищ верный, и в цехе работает хорошо, и по учебе в школе многих обгоняет.
Матросов краснел, ерзал, поеживался. Ох, как неприятно, когда на собрании во всеуслышание говорят о твоих недостатках, да еще при учительнице! Даже выступление Тимошки в его защиту больше огорчило Сашку, чем обрадовало: похвала не уважаемого людьми человека — хуже хулы.
Матросов с нетерпением ждал, что скажет Лидия Власьевна. Конечно, теперь она тоже будет против его кандидатуры. Еще бы, — столько наговорили плохого о нем! А ведь если честно подумать, — ребята говорили правду. Ну, может, несколько и преувеличивали (кое в чем он действительно подтянулся).
Вот, наконец, Лидия Власьевна поднялась, поправила волосы на виске. Так знакомо ее лицо, — ее карие глаза, то ласковые, то укоризненные, гладко причесанные седые волосы, синяя вязаная кофта. Все знакомо, как у родной матери. Тем более горек будет ее упрек.
— Будьте же и к себе требовательны, как к Саше Матросову, — сказала Лидия Власьевна, чуть улыбнувшись. — Тот, кто ищет в человеке только дурное, сам дурной человек. Хороших людей гораздо больше, чем нам кажется. Но хорошим надо стать, решительно вытравляя в себе все дурное. Что же касается Матросова, то тут говорили правильно: он старается быть лучше, и я надеюсь, что он исправится, подтянется и поработает классным организатором.
— Верно! Годится! — зашумели ребята.
Большинство одобрило его кандидатуру, и он был избран.
Тогда Лидия Власьевна обратилась к Матросову:
— Доверие товарищей — это самая большая награда для человека. Ведь доверяют только честным людям. Оправдай это доверие в любых обстоятельствах.
Его взволновали эти слова.
Вскоре на уроке истории древнего мира учительница спросила Тимошку:
— Ну, Щукин, что ты знаешь об ассиро-вавилонской культуре?
Тимошка встал и, несмотря на вчерашнюю ссору с Сашкой, умоляюще взглянул на него, чтобы тот подсказал. Но Сашка опустил голову. «Значит, сердится, — подумал Тимошка, — и помочь не хочет. Пропал я теперь…»
— Ну, что ты знаешь о культуре Двуречья? — спросила Лидия Власьевна. — Кто ее создатели? Кто такие шумеры? — доброжелательно задавала она наводящие вопросы.
Щукин промычал что-то и умолк.
— Что называется Двуречьем? Какая долина между Тигром и Евфратом?
Тимошка в смятении пыхтел, переступая с ноги на ногу, стреляя глазами по сторонам, в поисках подсказки. Даже выписанные им на шпаргалке «имена и даты» вылетели из головы.
В классе послышался шепот, потом тихий говорок. Кое-кто поднял руку. Матросов сочувственно взглянул на незадачливого друга и поспешно отвернулся.
— Ну, Щукин, от кого и чему научились ассирийцы и вавилоняне? Была ли у них письменность и какая? — спрашивала учительница.
Щукин молчал. Не поднимал головы и Матросов.
Лидия Власьевна, заметив необычайно унылый вид Матросова, спросила его о фараоне Хеопсе. И Матросов с увлечением бойко заговорил.
Его слушали внимательно, с интересом, что было признаком успеха. Приободрившись, он добавил от себя, что, мол, фараоны на костях многих тысяч людей по глупому капризу, чтобы возвеличить себя, возводили гигантские бесполезные сооружения, затрачивая несметную человеческую силу, какой хватило бы на строительство оросительных каналов для всей страны, изнывавшей от безводья.
Лидия Власьевна остановила Матросова:
— Довольно. Молодец. Ставлю «пять».
И он сел, взволнованный, сияющий. Пусть знают ребята и учительница, что неплохо начал он оправдывать их доверие. Потом взглянул на Тимошку. Тот, уткнувшись в парту, смахивал слезы. Сразу померкла и радость Александра.
— Почему ты мне тихонько не подсказал? — накинулся он на Матросова на перемене. — Теперь я пропал с этой проклятой двойкой. На весь год позор. А еще братишкой называешься. По-дружески это — не выручить, когда товарищ погибает?
— Не развлекался бы в клубе, а читал — не погибал бы.
— Ага! Ты мстил мне. Но почему ты даже писульку не подсунул? Жалко было? Да? Сам выскочить хотел?
— «Почему, почему»!.. — рассердился Матросов. — Потому, что я и сам не знал!
— Ах, ты не зна-ал, — ехидно усмехнулся Тимошка, втайне радуясь такому открытию. — Ты не знал, но у тебя пятерка, ты отличник! А я все хорошо знал, кроме этой несчастной ассиро-вавилонской культуры, а у меня — двойка. Петля на шее. Честно это, по-твоему? Да?
— Но ведь подсказывать нельзя. Понятно тебе?
— Врешь, другу тайком можно!.. Это ты никчемный такой друг… Да что толковать, раз ты и сам не знал, отличник липовый, — язвительно твердил Тимошка.
Горе Тимошки так угнетало Матросова, что он был сам не свой. И верно, прав Тимошка: несправедливо получилось. Удача Александра — случайная удача, и отличную отметку он получил незаслуженно, даже бесчестно, скрыв от всех свое плохое знание предмета; значит, он обманул и товарищей, и любимую учительницу.
На следующем уроке, к удивлению ребят, Матросов поднял руку и заявил Лидии Власьевне:
— Я не заслужил пятерки по истории! Меня спросили о том, что я хорошо знал, а остальное я знал плохо. А Щукин, наоборот, все знал хорошо, не знал только то, о чем его спросили. Верьте совести, Лидия Власьевна, это правда. Я прошу пересмотреть оценки.
Учительницу растрогало это необычное заявление. Она, правда, пожурила Щукина и Матросова, что они оба, как выяснилось, плохо готовили уроки.
— Что ж, хорошо, что ты, Матросов, сам признал свою недостаточную подготовку и хлопочешь за товарища. Так и быть, я снова спрошу вас обоих.
На перемене ребята, озадаченные поведением Александра, обступили его:
— Вот же чудак! Ну, чего тебе еще надо было! Получил пятерку — и помалкивай! Кто бы знал, что ты не подготовился?
А когда Лидия Власьевна переспросила их и Щукин получил оценку — три, а Матросов — четыре, некоторые ребята стали злорадствовать:
— Достукался, Сашка? Вот чудак, сам на рожон полез!
Ребята заспорили, правильно ли поступил Матросов. В спор вступили и ученики других классов.
А Матросов и повеселевший Тимошка расхаживали вдвоем и мирно беседовали.
— Ну, и чудной же ты, Сашка! — твердил Тимошка. — Ну, прямо сразил ты меня своим заявлением.
— Ничего, — отвечал Сашка. — Отметку я еще исправлю.
И ребята, как ни спорили о нем, сходились на одном: прямой он и верный товарищ, и слово его не расходится с делом.
— Я хитрый, — подмигивал он порой Тимошке, — всех слушаю, а беру то, что мне надо. — И верно: почуяв силу в себе, он с помощью Лидии Власьевны, Трофима Денисовича и Сергея Львовича наверстывал упущенное время, учился с завидным упорством.