Сама Лина избегала раньше смотреть в зеркало — таким изуродованным казалось ей лицо ее. Зато теперь она заглядывает в зеркало часто и сердится, что так медленно сходят с лица следы ожогов.
Александр наслушался рассказов детей, и ему стыдно стало говорить Лине о своем сердечном расположении к ней. И не хотел, чтобы считали его назойливым. Ему казалось, что и Лина стала сдержаннее с ним. Но не видеть ее подолгу он уже не мог.
Он бывал в столовой нарочно в то время, когда туда приходила Лина. Однажды он лицом к лицу столкнулся с девушкой. Она молча кивнула ему и прошла мимо, прямая и гордая. Александр готов был броситься за ней следом, но не навязываться же, если она сама не говорит ему ни слова. Раньше, бывало, он не очень-то стеснялся и даже за косы дергал девчонок, но Лине почему-то не может сказать ни слова.
Лина, ждала, что он заговорит первый, и, не дождавшись, окликнула его:
— Саша, почему не заходите к нам?
— Незачем, потому и не захожу.
— Чего вы сердитесь?
— Я не сержусь, но мне просто некогда, — замялся Александр. — Иногда, знаете, всю ночь до рассвета приходится работать, — сказал он и хотел уйти.
Но Лина загадочно продекламировала:
— Без намеков, пожалуйста, — обиделся Александр. — Я и так могу сменить разговор. Даже уйти.
— Все понятно. Если не знаешь, так лучше убежать, — задорно сказала девушка.
— Чего «не знаешь»? — не понял он.
— А вот чьи это стихи? Из какого произведения?
Александр не знал, и это еще больше раздражало его.
— Некогда, знаете, мне тут балагурить, — с достоинством сказал он. — Нечего меня экзаменовать. — И пошел, неторопливо и широко шагая, чтоб казаться посолиднее.
Весь вечер он рылся в книгах, разыскивая стихи, прочитанные Линой, и злясь на себя, что опять нагрубил ей. «Не знаю, чьи стихи, так надо было признаться в этом, а не грубить».
На другой день он все же узнал от Еремина, чьи это стихи, и хотел сразу побежать к ней, но сдержался.
Лина первая заговорила с ним, как бы случайно встретясь во дворе. Они остановились под кудрявым топольком, маленькие, едва распустившиеся ярко-зеленые листья которого слегка теребил легкий ветерок.
— Саша, говорят, вы поете в хоре? — спросила она.
— А ты… вы… поете?
— Плохо пою. А почему спрашиваете?
— Так. Думаю, что нельзя любить человека, который не поет и не любит песен.
— А если голоса нет?
— Все равно. Хороший человек хоть по-вороньи, да поет.
— По-вороньи? — засмеялась она. — Лучше совсем не петь.
Он предложил:
— Приходите сегодня вечером в клуб. Послушаете наш хор.
— Хорошо, приду.
Но Александру показалось, что она согласилась нехотя и ответила холодно. А ему хотелось, чтобы она пришла во что бы то ни стало, будто от этого для них обоих будет зависеть очень многое. Он повторил:
— Обязательно приходите, Лина. Ждать буду.
— Приду, Саша, обязательно приду… А за что вы попали на Доску почета?
— Да так, — смутился он, охваченный радостным чувством: девушка, видно, неспроста интересуется им. Сказать ей правду, подумает еще, что он хвастается. — Ну, работал, старался сделать больше и лучше, — просто ответил Александр.
— Это хорошо, — тихо сказала девушка. — Очень хорошо, когда тебя ценят.
И теперь уже будто само собой сорвалось у него с языка:
— Недавно я придумал новый способ закалки напильников, крейцмейселей, зубил и другого инструмента. Думаю, это немного повысит производительность работы.
— А что, уже применили этот способ?
— Нет еще. Вот расскажу мастеру.
— Так зачем же прежде времени хвастаться? — добродушно усмехнулась Лина.
Он растерялся, но тут же возразил:
— Да нет, я верю, что дело получится.
— Желаю вам удачи, — искренне сказала она.
Вечером он упрашивал Чайку:
— Витя, браток, ты сегодня играй так хорошо, как никогда еще не играл, — понял?
— Нет, не понял.
— Ну, чудак, а еще друг! Я объявил ребятам, что петь будем. Так петь, чтоб аж до неба песня летела…
— Все сам понимаю, Саша, — засмеялся Виктор. — Нечего скрытничать, это и слепым видно…
— Верно, Витюнчик, — смутился Александр, — нечестно скрывать от друга… Но я все-таки не понимаю, какая любовь правильная — та, что начинается с первого взгляда, или та, что после ссоры.
— Вот у тебя, кажется, та, что после ссоры, а вообще…
Подошли ребята, и разгорелся спор о том, существует ли любовь с первого взгляда:
— Ну как же, — восторженно рассказывал Еремин. — Конечно, с первого взгляда!.. Встретил я в прошлом году девушку на вокзале. Она взглянула на меня и будто всего обожгла, даже мурашки по телу пробежали… Вот это, думаю, она, судьбина моя. И не знаю, братцы мои, что было бы, если бы она не вскочила в вагон отходящего поезда… Уехала она, а я еще долго стоял, пока сундуком не задел меня один дядька. И вот все больше думаю о ней, да не знаю, на каких широтах и долготах она затерялась…
— Ерунда! — возразил скептик Брызгин. — Мешок соли надо съесть, пока не распознаешь девчонку. Они ж хитрые и коварные, как ведьмы. А ты, Еремка, сам выдумал себе ту принцессу. Может, она спекулянтка…
— И ты, Гошка, тоже не прав, — сказал Виктор. — Есть чудесные девушки, и такую сразу по глазам узнаешь…
Спор затянулся, потому что никто из спорящих так и не мог доказать свою правоту. Только Александр прямо признавался, качая головой, как хмельной:
— Ничего, хлопцы, не понимаю, только знаю, что она — есть, есть…
Когда Лина вошла в клуб, Александру показалось, что сразу стало здесь и светлее и торжественнее. Ему хотелось, чтоб при ней никто дурного слова не сказал и чтоб все вели себя хорошо, точно она будет судить о нем по поступкам его товарищей.
— Давай любимую, — кивнул он Виктору Чайке. — Про черноокую…
Чайка тряхнул выгоревшим на солнце белым чубом и заиграл.
Александр, точно поднимаясь на облаках, с замиранием сердца запел:
Лина пристально смотрела на певца. Он взглянул на девушку, и глаза его сказали: «Это я только тебе пою, про тебя и себя пою».
Лицо его то хмурится от смущения, то озаряется. Но вот он выпрямился. Первое смущение прошло. Голос становится сильнее и увереннее. Вот он, прислушиваясь к баяну, подхватывает звонким тенорком:
Но вот голос певца замирает. Стихает баян. А ребята все еще молча и удивленно смотрят на Александра. Смутившись, он не знает, что сказать, и, смеясь, с напускной беззаботностью спрашивает:
— Почему тихо? Да что вы все приуныли? Орлы вы или чижики? А ну, грянем партизанскую. — И первый затягивает:
Пели и про калину, и про степь широкую, и про рябину. Александр стеснялся на людях подойти к Лине, но каждый миг чувствовал ее присутствие и старался, чтобы пели стройно, чтобы Лине было хорошо и радостно с ними.
Потом он все-таки подошел к девушке с альбомом героев войны.
— Вот посмотрите наш альбом. Сами делали. О героях войны… Вот это настоящие люди! И сколько их! Ведь они простые, как все мы, — да? А какие храбрые! Вот смотрю я на Тимошку. Как воробей — маленький и чудной. А может, завтра он-то и будет героем, — а?