Так снова затерялась на военных дорогах черноглазая Люда.
Эшелон, миновав Ржев, Оленино, Нелидово, домчался до станции Земцы. Тут и закончился долгий путь поезда.
Глава V
«НУЖНЫ САМЫЕ СМЕЛЫЕ»
ысыпай, братки, домой приехали! — шутит Матросов, выскакивая из вагона.
Возбужденные солдаты весело прыгают за ним на железнодорожное полотно, осматриваются. Кажется, эта станция Земцы затерялась в лесной глуши. Но и здесь видны следы войны — оборванные телеграфные провода, воронки от взрывов снарядов и бомб.
Послышалась команда «Становись!», и у вагонов вытянулись стройные шеренги и по команде «Смирно!» замерли. Серые вещевые мешки на спинах аккуратно подтянуты.
Вдоль строя медленно идут командиры, пристально вглядываются, оценивая новое пополнение.
Матросов ловит их взгляды, всматривается в обветренные лица. Вот они, настоящие фронтовики, — обстрелянные, испытанные, герои, о которых знал лишь из газет и слышал по радио. Вот они — его новые учителя и друзья по оружию, овеянные пороховым дымом и боевой славой.
— Вольно! — охрипшим басом командует огромный, с длинными седыми или заиндевелыми усами старшина Кедров, в шапке-ушанке и полушубке с опаленной полой. На широкоскулом лице его расплывается добродушная улыбка.
Матросов кивает Воронову, любуясь могучей фигурой старшины:
— Вот это гвардия! Как из камня высечен.
— Сибиряк, одно слово!
Вперед вышел старший лейтенант Артюхов. Белый полушубок на нем туго затянут ремнями, цигейковая шапка-ушанка чуть сдвинута набок. Артюхов вытянулся перед строем — коренастый, прямой, собранный.
— Товарищи, я отбираю в роту автоматчиков самых смелых и смекалистых. — Карие глаза его быстры, пронзительны. — Предупреждаю: трудно будет у меня. Автоматчикам придется выполнять самые сложные боевые задачи — десантом врываться на танках в гущу неприятеля, воевать в фашистских тылах. — Он подумал и сурово добавил: — И еще имейте в виду: буду требовать беззаветной храбрости и презрения к смерти. Кому это не по плечу, — лучше помолчи. Ну, есть желающие в мою роту?
Секунду длится тишина. Потом раздается звонкий тенорок:
— Есть такие!
Артюхов окидывает взглядом ряды и останавливается на задорно поблескивающих голубых глазах ничем не приметного улыбающегося паренька.
Артюхов на секунду задержал на нем взгляд.
Матросов смутился, но выдержал пристальный взгляд командира. Нет, не сразу он ответил ему: «Есть такие!» Подумал, способен ли выполнить все требования, и решил: должен выполнить эти требования! Теперь его глаза с чуть заметным озорным огоньком подтверждают: «Это я сказал».
К Матросову подошел сразу запомнившийся скуластый капитан; на молодом, почти юношеском лице его выделялись седые виски.
— Комсомолец? — спросил он.
— Так точно, товарищ капитан.
— Добро. Так я и подумал, — довольно усмехнулся командир.
Артюхов пристально оглядел ряды курсантов. Сам он недавно окончил Тюменское военное пехотное училище и сразу отличил их образцовую выправку.
— Все ребята как на подбор, — шепнул он капитану. — Глаза разбегаются, не знаешь, кого и брать! — И кивнул командиру взвода, безусому краснощекому лейтенанту Кораблеву: — Запиши сначала добровольцев.
Кораблев шагнул вперед:
— Ну, кто желает в автоматчики? Два шага вперед!
Снова недолгое молчание. Тишина.
Вот шагнул вперед один.
— Фамилия? — спросил лейтенант.
— Матросов.
Вслед за ним шагнули вперед Воронов, Антощенко, Дарбадаев, Макеев, Костылев, Белевич… Комвзвода теперь не успевает записывать.
— Автоматчики — толковые ребята, — говорит Матросов. — Пишись, братки!
Отбор закончен. Новых автоматчиков ведут в часть. В лесу они идут вольным шагом. Узкую дорогу обступает густой заснеженный зеленый ельник. Монотонно похрустывает снег под ногами. Матросову хочется заговорить с кем-нибудь из командиров, но заговорить первым он стесняется. Да может, это и не положено. И когда старшина Кедров обратился к нему, он очень обрадовался.
— Это ты первый шагнул вперед?
— Так точно, я, товарищ старшина.
— То-то я тебя заприметил сразу. Хоть у нас в Сибири и нет таких дробных, но ты, видно, сибиряк?
— Нет, я из Уфы, товарищ старшина, но нужно ж было кому-нибудь первому. Я — комсомолец, мне иначе нельзя.
— Люблю смельчаков!
Матросов просиял.
— Да я, товарищ старшина, собственно говоря, мечтал в разведчики. Разведчиком в тылу у врага можно такие дела развернуть, что любо-дорого! Но в автоматчиках — тоже неплохо.
— Ясно, неплохо. В самый раз угадал.
Кедров испытующе смотрит на Матросова. Что-то девичье было в его с виду озорных голубых глазах, а разлет бровей — резкий, орлиный. Золотисто-русые густые ресницы и такой же пушок на верхней губе.
— Годков-то сколько?
— Девятнадцать, — не сразу ответил Матросов. Ему хотелось казаться старше перед этим усатым сибиряком, но прибавлять года неудобно.
— Это не беда, что мало. Считают не по годам, а по ухватке.
Матросов давно уже познал прелесть добрых отношений с новыми знакомыми. Теперь у него глаза разбегались: хотелось скорей узнать командиров своей части, которые, по слухам, немало прославились в последних боях на Калининском фронте.
В сторонке мелькнул, как живой снежный ком, заяц-беляк.
— Эх, мать честная! — вдруг преобразился Кедров. — Вот бы душу отвести, поохотиться!
— Вы охотник, товарищ старшина?
— И не говори, хуже пьяницы! Пропадал бы в лесу… Да гляди ж ты, вон клест пролетел. Ишь, как звонко крикнул! До чего же, брат, занятная птица! Гнездует клест, выводит птенцов даже в такое неположенное время, как теперь, в трескучий мороз.
— А это какие? — указал Матросов на стайку пичужек с черной маковкой.
— Синички-гаечки… А вот та, на снежку под елкой, — голубая лазоревка. Тут обязательно должен быть и дятел-долбун. — И Кедров ищет глазами. — Ну да, вон прилип, рябой, к стволу сосны и кует себе, вон, вон, черно-белый, малиновое брюшко. Дело ясное: где дятел, — там и синицы. Он выдалбливает в коре жучков короедов, а синицы подбирают, лакомятся.
— Вы все про птицу, оказывается, знаете.
— Да, я все повадки звериные и птичьи изучил.
Кедров щурится на собеседника: этот шустрый паренек чем-то сразу вызвал у него к себе отеческие чувства. Может, тем, что этому безусому юному солдату, и правда, нужна здесь отцовская опека.
— Гоже, что и ты любишь природу. Мне как раз такие вот по душе. Я тебя еще на станции приметил. Глаза, вижу, зоркие, как у беркутенка.
Матросов совсем осмелел в таком «не служебном» разговоре.
— Товарищ старшина, у меня к вам большая просьба. Можно в наш взвод перевести Белевича? Михась Белевич, белорус.
— Родня, что ли?
— Нет, но это такой человек! Словом, панфиловец. Москву защищал, понимаете, участвовал в параде на Красной площади.
— Так и я там бывал.
— Где?
— В Кремле, на совещании стахановцев. И меня, значит, как кузнеца-стахановца вызывали в Кремль…
— Вот повезло! А еще кто был?
— Да кто? Стаханов сам, колхозница Маруся Демченко, кузнец Бусыгин, трактористка Паша Ангелина, — много было.
Старшину позвали к командиру роты, и он, обернувшись, пообещал:
— А насчет Белевича спрошу.
Матросов с улыбкой смотрел на богатырскую спину старшины.
— Антошка! — окликнул он шагающего впереди Антощенко. — Ну и везет мне на людей, ну и везет! Понимаешь, этот старшина.
— Да ты сам везучий. Видишь, примечают тебя.
Друзья были довольны назначением. В один взвод лейтенанта Кораблева попали Матросов, Воронов, Макеев, Дарбадаев, Антощенко, Костылев и Белевич. Они были довольны и своей новой воинской частью.