— У меня нет ответа на этот вопрос, ваше величество, — Макаров покачал головой, а потом добавил. — Значит, Бонапарт хочет стать императором. Интересный путь от республики до империи. И французов ничего в этом не смущает?
— Нет, — я пожал плечами. — Что их может смущать в империи? Это же Франция становится империей, а не её включают в состав другой. И сейчас я могу с уверенностью сказать, Наполеон пока не знает, что хочет сделать в отношении России. А когда определится, то сменит посла.
— Мне нужно возвращаться в Петербург, ваше величество, — хмуро сказал Макаров.
— Да, Александр Семёнович, — я снова провёл пальцами по губам. — По правде говоря, это давно уже нужно было сделать. Передашь своему Климу Щедрову, что, начиная с завтрашнего дня, он вместе с Ростопчиным Фёдором Васильевичем будут делать мне ежедневный доклад.
— Слушаюсь, ваше величество, — Макаров встал и поклонился. — Разрешите идти собираться?
— Идите. Да, Александр Семёнович, если Горголи закончил здесь дела, то поедете вместе. И я отправлю с вами Сперанского. Будет с Иваном Саввичем приказ о Пожарной службе составлять и на месте, в столице его реализовывать.
Макаров задержался у двери. Уже взявшись за ручку, он повернулся ко мне.
— Война с Францией будет, ваше величество? — спросил он, пристально глядя на меня.
— Да, — я не стал скрывать уже почти очевидное. — Скорее всего, да. Наполеон не просто так решился назваться императором. Чтобы быть императором, нужно править империей. Он не остановится. Только не на полпути. И нам нужно из кожи вон вылезти, но провести её на своих условиях.
— Тогда я прослежу, чтобы Лёнька подтянул свой французский. Он-то больше по Пруссии специалистом был, — и Макаров усмехнулся.
— Думаю, что нужно и капитану Гольдбергу подтянуть свой французский. Я понимаю, он привык к Лондону, но уверен, Ивану Савельевичу понравится Париж, — сказал я, глядя на шефа Службы Безопасности. Макаров снова внимательно на меня посмотрел, а потом склонил голову в знак согласия, после чего вышел из кабинета.
Я же несколько минут смотрел в пустоту, а затем встрепенулся и вышел в приёмную. Там за двумя столами сидели Сперанский и Скворцов, раскладывая бумаги на стопки по только им ведомому принципу.
— Миша, напиши ответ князю Куракину. Пускай он срежет две пуговицы со своего самого скромного камзола и подарит их Талейрану. Заодно пусть узнает, что Наполеон хочет сделать с Луизианой, — быстро сказал я.
— Это как-то связано с письмом князя? — осторожно спросил Михаил.
— Не как-то, а напрямую, — я сунул руку в карман и дотронулся до табакерки. Почему никак не могу её выложить? Сам не понимаю, но эта проклятая табакерка кочует из кармана в карман с завидной регулярностью. У меня часто складывается впечатление, что я скорее рейтузы не надену, но табакерку, которой убили Павла, обязательно суну в карман мундира. — Наполеон станет императором. Он будет стремиться расширить границы империи. А на это нужны будут деньги. А Луизиана Франции не очень-то и нужна. Это только вопрос времени, кому они её продадут, и князь Куракин должен быть первым в списке желающих.
— М-м-м, — промычал Сперанский. Я понимаю его скепсис, но не буду же говорить, что абсолютно точно знаю, что Наполеон продаст эти земли ещё молодым и голодным Штатам.
— Миша, просто напиши, что я велел! Мычать будешь потом. С Горголи помычите, когда вернётесь в Петербург, а там половина начинаний Ивана Саввича уже разрушена, — рявкнул я так, что Илья, сидевший за соседним столом, вздрогнул.
— Слушаюсь, ваше величество, — тут же ответил Сперанский.
— Да, завтра мы с её величеством посетим вечер Демидовой Елизаветы Александровны. Илья, предупреди Зимина, — приказал я, повернувшись к Скворцову.
— Слушаюсь, ваше величество, — Илья тут же вскочил со своего места.
— Ну вот так бы всегда, — и я снова вошёл в кабинет.
Это было вчера, а сегодня я не без удовольствия разглядывал бывшего манвихера. Макаров хорошо постарался, да и сам парень молодец. Если нигде не напортачит, то его может ждать неплохое будущее.
— Ваше величество, о чём вы хотели со мной поговорить? — я повернулся к бледному Строганову.
— Кто это рядом с Крюковым? — я кивнул в сторону Лёньки, на котором повисла симпатичная блондинка.
— Элизабет Виже-Лебрен. Она художница и мечтает написать ваш портрет, — Павел слабо улыбнулся.
— Нет, — я покачал головой. — Нет-нет-нет.
— Почему? Она очень талантлива, — Строганов даже удивился моему категорическому отказу.
— Я не спорю, что она талантлива, вот только её портреты… — я поморщился. — Паша, на её портретах ты похож на нашу Анну Фёдоровну, а она, в свою очередь, на Марию-Антуанетту и брата самой прелестной Элизабет. Я не знаю, кто её вдохновляет, но это явно один человек. И она его черты переносит на все портреты. Даже на автопортрет. Поэтому нет. Я лучше буду позировать кому-то, кто изобразит меня более реалистично.