Когда обвиняемого признают виновным, видишь ли, суровость наказания определяется по длине линии, процарапанной каждым из них на восковой табличке — чем длиннее линия, тем тяжелее кара.
Тот же набор расчлененных мертвецов заседает в Собрании, если им не удается попасть в жюри (работа присяжного ценится больше, поскольку заседания короче и легче для старческих мочевых пузырей, хотя опытные присяжные являются на работу с собственными ночными горшками. Это смущает, знаешь ли, если не сказать сильнее, когда ты произносишь последнее слово, а все, что слышишь в ответ — звон мощной струи о керамику); и большое облегчение приносит сознание того, что именно эти люди держат в своих руках всю мощь афинской демократии — самой справедливой и совершенной демократии из всех известных миру.
Особенно мне запомнился один день: я заседал в жюри, рассматривающем запутанное дело о мошенничестве, а доказательства были скучны настолько, насколько это вообще возможно. Я, должно быть, был моложе самого молодого из присяжных лет эдак на двадцать. Неподалеку расположилась пара завсегдатаев — мы называли их "живыми трупам", поскольку они были такими старыми и иссохшими, что под тонкой кожей можно было разглядеть кости — и вела беседу, которая завязалась лет десять назад. Едва начинались слушания, они принимались разговаривать. Когда суд распускали на ночь, они прерывались посреди фразы и расходились по домам.
На следующий день разговор возобновлялся с той самой точки, на которой был прерван. Никто бы не смог разобраться, что является предметом этой марафонской беседы. Она как-то касалась ссоры между их сестрами, давно покойными, но поскольку они то и дело углублялись в побочные материи, понять, в чем суть, не представлялось возможным.
Сидящий рядом со мной быстро заснул; и не он один, если уж на то пошло. По другую сторону сидел другой старикашка, весь день потихоньку напевающий себе под нос; просить его прекратить было бессмысленно, и даже удар локтем под ребра не имел эффекта. Прямо передо мной располагался другой старик — этот разговаривал сам с собой, а рядом с ним восседал другой знаменитый присяжный, по прозвищу Океан, которого удостоился за то, что никогда не иссякал (однако знаменитость ему принесло обыкновение внезапно опорожнять горшок на расположенные ниже скамьи).
Это было в начале моей юридической карьеры, и я еще не оставил попыток разобраться, что здесь вообще происходит; но благодаря храпу, журчанию, гудению, бормотанию и пронзительным голосам Живых Трупов — это если не упоминать солнечный жар и твердость скамей — безнадежно запутался в первые же полчаса. Когда наступило время голосовать, пристав разбудил спящих и погнал нас со скамей к урнам. Белые камешки означали «невиновен», черные — «виновен»; правда, камешки мы должны были приносить свои, а белые найти труднее. Так или иначе, мы проголосовали и приговор был: виновен, так что мы снова расселись, чтобы выбрать наказание. Мои соседи не затруднились: они вонзили когти в воск и рванули со всей силы, как кот — мертвую мышь, проведя длинные борозды через всю табличку: смертный приговор. Когда его огласили, законник, выступавший на стороне обвиняемого, поднялся и попытался объяснить, что за данное преступление не предусмотрен смертный приговор; оно наказывается штрафом или, в худшем случае, изгнанием. Едва он уселся, как подскочил его оппонент и потребовал от нас обвинить защитника в оскорблении суда, коль скоро тот попытался опротестовать решение квалифицированного жюри. В результате нам пришлось голосовать еще раз, а поскольку это было последнее дело в тот день, то камешки у нас уже кончились. Пристав, однако, нашел выход из положения; он нашел торговца бобами и конфисковал его товар, а затем распорядился использовать бобы вместо камешков. Бобы эти были темно-коричневыми, почти черными, так что адвоката признали виновным и пристав пустил по кругу восковые таблички. Несколькими минутами позже он объявил, что присяжные выбрали смертный приговор, который является законным в случае оскорбления суда; произошло вот что: поскольку нетронутых табличек уже не оставалось, раздали те, по которым определяли наказание для предыдущего подсудимого, забыв объяснить, что их следует перевернуть.