В принципе, он хотел найти способ вообще избежать штурма. Город был слишком велик и хорошо защищен, чтобы взять его штурмом, а попытайся мы его осадить, то перемерли бы с голоду гораздо раньше защитников, поскольку каждый день с судов в порту разгружалось по тысяче тонн зерна. Поэтому он занимался тем, что так хорошо получалось у его отца: пытался запугать их до того, чтобы они сдались без боя. Ему хватило бы самого незначительного жеста подчинения, не более; максимум, церемониального въезда в город. Поэтому он написал правящему совету, что желал бы посетить храм Мелькарта, о котором столько слышал. Тирийцы написали в ответ, что городской храм сильно перехвален; если он хочет получить действительно сильные впечатления, то они рекомендуют ему посетить один храм с невероятной красоты барельефами в десяти или около того милях к югу от города. Александр ответил, что горячо желает побывать именно в городском храме, и сочтет большой для себя честью, если удастся организовать такой визит. На это он ответа не получил и тотчас же объявил городу войну.
— Совершенно ясно, что у него на уме, — заметил кто-то, когда мы сидели под телегой, укрываясь от дождя. — Тир же база флота, который персы могут использовать, чтобы послать помощь антимакедонским повстанцам в Греции. Ну и вот: Спарта открыто воюет против македонцев на Пелопоннесе, Афины только и ждут удобного случая, чтобы ввязаться в свалку; а если Афины восстанут, и если они получат деньги и помощь из Персии, то половина Греции поднимется вслед за ними. С точки зрения персов открытие второго фронта в Греции — единственный возможный способ выманить Александра из Азии обратно домой. Выходит, если Александр не возьмет Тир, он может проиграть войну за несколько дней.
Под брюхом телеги, оказавшейся в самом сердце шторма, это прозвучало невероятно разумно: Тир — это проблема, избавитесь от Тира — устраните проблему. К несчастью, чем ближе к Тиру мы подбирались, тем сложнее становилось решение. С одной стороны, Тир стоит не на берегу; он расположен на острове, по крайней мере — старый город, то есть та его часть, которую было необходимо взять. Говоря «остров», я имею в виду настоящий большой остров, а не какую-нибудь жалкую скалу, и старый Тир покрывал его целиком, новый же город раскинулся аккурат напротив через пролив. Поскольку финикийские военные корабли контролировали море, мы не смогли бы высадиться с воды, даже если бы захотели (а мы не очень хотели, правду сказать). В общем, выражение «куда ни кинь — всюду клин» в данном контексте приобретало новое измерение, обрастая сложными и зловещими полутонами. Единственным логичным выходом казалось собрать манатки, послать вежливое письмо царю Персии с извинениями за причиненные неудобства и отправиться домой.
Я вот не знаю, братец — когда ты был наставником Александра, входила ли в учебный курс логика? Если да, то ты не преуспел в обучении.
Он мельком взглянул на остров, решил, что море тут лишнее и приказал нам его засыпать. Это был столь великолепный пример безмозглой наглости, что ни у кого не хватило духу возразить. Кусок моря мешает пройти? Хватай лопату и мечи в него грязь. Так мы и сделали. Чтобы быть точным: мы собрались построить что-то вроде дамбы, которая соединила бы остров с большой землей. Чтобы ты представлял, что это значит...
— Эвдемон, — перебил его я, — я уверен, это совершенно поразительная история, но день выдался длинный, а вставать мне завтра с рассветом. Как ты думаешь, может, мы…
Он одарил меня взглядом, способным мгновенно превратить молоко в сыр.
— Пошел ты в жопу, братец, — сказал он. — Мы не виделись двадцать пять лет, послезавтра, возможно, опять расстанемся, и теперь навсегда, я тут объясняю в деталях, как ты разрушил мою жизнь, а все, о чем ты способен думать — это как бы тебе поскорее сныкаться в свою нору. Так вот хрен тебе, братец. Все, что ты, так тебя перетак, можешь — это сидеть тут и слушать, и если ты только пошевелишься, я возьму вот эту кружку и разнесу ее об твой толстый череп. Понял?