Торжественное действо должно завершиться холостыми залпами пушек Петропавловской крепости, лежащей на противоположном берегу. Внезапно раздается выстрел. Звенят оконные стекла. Окружение царя впадает в панику: картечь! Одна из картечных пуль едва не задевает царя, спокойно застывшего на месте, словно вкопанный, тогда как большинство стоявших рядом бросились в укрытие.
Александре показалось, что у нее остановилось сердце. Через короткое время все, в том числе и Николай, поднялись наверх. Царю попытались дать какое-то объяснение. Тот факт, что террористам удалось пронести боевые снаряды в оружейный бастион крепости, строжайше охранявшийся, произвел неприятное впечатление.
После этого инцидента полиция и личная охрана повышают бдительность и ужесточают меры безопасности в отношении царя. Когда через несколько дней становится известно о демонстрации, во время которой рабочая делегация якобы желает передать царю петицию, штаб охраны царя не позволяет ему приехать в столицу, тем более принимать просителей в Зимнем дворце. Аргументом, что риск покушения слишком велик, Николай, в конце концов, позволяет себя отговорить встречаться с депутацией и остается в Царском Селе.
Это приводит к драматическим событиям. В панике полиция открывает огонь по мирно приближающимся демонстрантам, которые отказываются верить тому, что царя в Петербурге нет, и продолжают шествие. Много убитых. День 9 января 1905 г. входит в историю как «Кровавое воскресенье». На царя возлагают политическую ответственность за несчастье. Антиправительственные настроения угрожающе нарастают. Умело использованные упомянутыми агитаторами, они вызывают волну прокатившихся по всей стране с быстротой молнии забастовок.
«Это революция со всеми ее ужасами, и стало небезопасно ходить вечером по улицам…» — пишет подруга Александры и Эллы, Мария Васильщикова, их брату Эрнсту Людвигу в Германию. Министр Витте, правая рука царя в кабинете, навещает его: «Либо диктатура, либо парламентская монархия с конституцией», — ставит он царя перед альтернативой.
Николай долго раздумывает. Ему вспоминается обещание отцу «передать самодержавие своему наследнику». Здесь подключается Александра. Любой ценой сохранить для Алексея «неприкосновенную» корону, умоляет она Николая. «Разве мы не ответственны лишь перед Богом?» — напоминает она о ритуале коронации, глубоко отпечатавшемся в ее верующей душе и воспринимаемом не символически, но буквально. С другой стороны, Николая вновь предупреждают об опасности, которую принес бы отказ в требуемой широкой общественностью конституции; только путем уступок можно стать хозяином положения, успокоить настроения и нейтрализовать революционеров.
Вскоре становится известно, что на балансирующего царя Александра оказывает парализующее влияние. По слухам, она будто бы из личных средств поддерживает реакционные газеты, выступающие против предоставления конституции. Не соответствуя действительности, это, тем не менее, характеризует настроения того времени.
Наконец, царь, видимо, готовый к подобному шагу, приглашает Витте представить свои аргументы царице и ознакомить ее с проектом манифеста. Хотя это один из тех министров, которые максимально послужили России (на внутри- и внешнеполитическом поприще), царица (а, впрочем, даже царь) относится к нему сдержанно. Что касается Александры, то для нее либеральная позиция Витте равносильна недостатку лояльности по отношению к царю, а его упорство в создании парламента представляет угрозу трону.
В конце концов, Александра, против своих убеждений, покоряется. 17/30 октября оглашается «незыблемая воля» царя: предоставить конституцию и законодательный орган (Думу — парламент), все гражданские права и т. д. Конец самодержавия. И одновременно начало тревожных лет, в которые Александра, невзирая на конституцию, борется за то, чтобы сохранить и передать Алексею трон «в неприкосновенности».
В этот день швейцарец Пьер Жильяр, учитель французского языка, занимается со старшими дочерьми царицы. Александра взяла себе за правило присутствовать на всех уроках, так как с ней самой в детстве по указанию королевы Виктории занятия проводили только в присутствии одной из гувернанток. Позднее Жильяр описывает состояние Александры в тот исторический день, когда было принято решение о предоставлении парламента: