После всех расспросов и допросов, после многочисленных рассказов и пересказов Настенька теперь бесстрастно рассказывала о том, как студент старшекурсник Вадим предложил ей выступить со своим французским языком в качестве переводчика на вечеринке, где всё шло хорошо, пока Вадим не подлил ей в бокал водку, которую она никогда прежде не пила вовсе, после чего у неё закружилась голова, и она очнулась лишь тогда, когда почувствовала себя изнасилованной. Ей смутно помнится, что насильником был Аль Саид. Но сознание вновь покинуло её, вернувшись тогда, когда вместо Аль Саида был Борис Григорьевич.
Людям хотелось знать все подробности. Их лица напряжены. Нет, они не радуются, не злорадствуют, не смеются. Им страшно не только за неё — уже пострадавшую. В самой глубине сознания толкается о стенки мозга, отдаваясь в сердце и даже желудке, подкашивая ноги и заставляя дрожать руки, страх, что подобное может случиться и с ними, их тоже могут, да и уже насилуют безнаказанно другие силы, похлеще Вадима, с которыми не знаешь, как бороться.
Страх охватывал страну, а Настенька продолжала рассказывать о своём.
Через некоторое время нового обморочного состояния она совсем пришла в себя, когда любовью с нею занимался Вадим. И она спросила его, знает ли он, что с нею были и те другие, на что Вадим заявил, что это нужные люди, и что происходящее с нею сейчас — это его месть Насте за те пощёчины, которые она надавала ему несколько лет назад. Тогда-то, поняв, что явилась для Вадима лишь предметом мести, а не любви, она скинула его с себя, оделась и убежала домой, после чего попала в больницу.
Прокурор поднялся:
— Я хочу задать вопрос подсудимой.
— Спрашивайте, — согласилась судья.
— Скажите, подсудимая, вам часто снятся сны?
— Часто, — буркнула Настенька.
— А приходилось ли вам видеть цветные сны?
— Приходилось.
— Запоминаются ли они вам? Можете ли вы, например, рассказать о них утром своим подругам?
— У меня хорошая память. Могу, конечно.
— Не приходило ли вам когда-нибудь ощущение ночью, что сон — это не сон, а действительность?
— Приходило. Это бывает, по-моему, у каждого.
— Да, бывает. Именно это я и хотел сказать. Не могло ли быть то, что вы нам рассказали о кошмарной ночи, вашим обычным сном? Ведь сколько бы вы не выпили в тот вечер, но выпили, а потому и легко уснули. Могло же вам что-то присниться?
— Я так и сама подумала сначала, — согласилась Настенька.
Прокурор патетически поднял обе руки вверх, медленно разводя их в стороны и, торжествуя, сказал:
— Именно это я и хотел услышать. Это был сон. Я не знаю, есть ли смысл продолжать судебное заседание, когда всё ясно. Однако я хочу всё же спросить вот о чём. Вы занимались когда-нибудь тяжёлой атлетикой?
— Нет, а зачем?
— Вопросы задаю я. Какой у вас вес?
— Около пятидесяти семи килограмм.
— Очень хорошо. А как вы думаете, какой вес был у Вадима, который ростом был на голову выше вас?
— Не знаю.
— А я знаю. Около ста килограмм. Поэтому, если вам удалось, как вы говорите, оттолкнуть его от себя, то есть подбросить в воздух так, что он во время полёта перевернулся и упал спиной на пол, то вам впору выступать на мировом первенстве по тяжёлой атлетике, и уверяю вас, вы выиграете золотую медаль.
Однако вы сказали, что не занимаетесь тяжёлой атлетикой, так что никак не могли скинуть с себя Вадима без его на то желания. Это ясно.
Прокурор сделал движение, словно собираясь сесть, но вдруг вновь повернулся к Настеньке:
— Я позволю себе задать ещё один вопрос подсудимой. Встречались ли вы после этого события с иностранными гражданами?
Настенька растеряно посмотрела на адвоката.
— Возражаю, — быстро сказал он.
— Возражение принято, — согласилась судья.
Прокурор криво улыбнулся, давая понять, что не согласен с судьёй, но всё идёт в рамках закона и у него будет ещё возможность поднять этот вопрос позже. Он сел.