— Неужели вы думаете, что сегодня ситуация такая же, как шестьдесят пять лет назад?
Все соглашались, что нынешняя политическая система разваливается, но будущее страны видели по-разному. Кто-то верил в необходимость чистки партийных рядов, кто-то говорил о многопартийной системе, кто-то говорил, что любая партия это диктат, а, значит, отсутствие демократии.
— А как же можно без диктата? — Спрашивал Евгений Николаевич. — Ты живёшь в пустыне и то не можешь делать, что хочешь. Природа диктует тебе, что, если хочешь жить, экономь воду, пока не найдёшь постоянный источник. А ты хочешь вылить сразу всю воду себе на голову, чтобы не было жарко. Вылей, утверждая демократию, но и умри потом сразу же от жажды. Так и в обществе.
Тебе хочется всего и сразу, а общество, в котором ты в настоящее время живёшь, в лице его руководителей, говорит тебе: «Нет, дорогой, сначала отработай на всех то, что дадено тебе после твоего рождения, потом уж претендуй на доход соответственно твоему труду. Если же тебе взбрело в голову воровать, грабить, убивать, то, извини, придётся тебя изолировать, потому как мало ли что тебе хочется из того, чего не хочется другим?»
Общество — это та же природа, которая требует жить по её законам.
Другое дело, кто стоит во главе этого общества. Отвечает ли это руководство интересам большинства общества?
— Причём тут большинство? — Кипятится оппонент, молодой поэт. Я сам по себе. Какое мне дело до вашего большинства? У меня свои интересы. Их нужно учитывать? Или будем всех, как Павликов Морозовых, под одну гребёнку?
— Ну, это старо уже, — недовольно говорит Евгений Николаевич. — Никто никого под гребёнку не стриг. Я жил в то время и имел всегда своё суждение.
Однако давай попробуем рассмотреть твой вариант. Приехали вы, сто парней, в тайгу. Решили построить дом, чтобы жить, поскольку без дома в тайге замёрзнете, а приближается зима. Где строить? Один говорит — у речки. Другой говорит — у озера. Третий поясняет, что лучше у горы, где ветер тише. Пятому хочется в землю вкопаться. А шестой предлагает на ветках деревьев каждому по шалашику соорудить. И так сто разных мнений.
— С шалашиками вообще глупость какая-то.
— Да, глупость, но мнение. Его тоже надо учитывать. Так что же делать?
— Есть же кто-то толковый, что знает, как строить и где лучше.
— Именно так. Должен быть кто-то толковый. Но он же не имеет штампа на себе с надписью «Я самый толковый». Его, очевидно, выбирает большинство голосов, иначе никак не определишь. Каждый может считать толковым себя. Но вот избрали толкового по большинству голосов, и он командует: взять всем топоры, пилы и начинать готовить брёвна. А тут несколько менее толковых говорят, а мы будем, пока вы работаете, песни петь, поскольку работать не хотим.
Толковый им толково объясняет, что песни — это хорошо, но не сейчас, а когда будет готов дом. Те отвечают, что у них демократия. Тогда толковый посылает их, сам понимаешь, куда жить со своей демократией отдельно. Что, не правильно?
— Не знаю. Мы против всякой власти, против всякого правительства.
— Всем за стол! — Прозвучала команда Алексея Ивановича, отца Настеньки. — Споры, разговоры потом.
Начали рассаживаться, что вызвало сначала вопросы, но быстро разрешимые, так как против каждого стула на столе были разложены маленькие визитки с фамилиями и именами гостей. Расселись и тут только заметили, что давно не видели жениха и невесты. Небольшой переполох мгновенно сник при звуках марша Мендельсона, раздавшегося неожиданно из динамиков магнитофона.
Начался спектакль.
Из дальней комнаты, где спал уже маленький Женечка, положив руки друг другу на плечи, оба в белых брючных костюмах с белыми галстуками и в белой обуви, широко улыбаясь, вышли Настенька и Володя. У невесты на голове, закрепляя распадающиеся книзу веером волосы, сверкало серебряное полукольцо с брошью. У жениха на белом лацкане пиджака выделялся тёмной лакировкой значок с двумя заметными буквами «В», означавшими принадлежность к институту виноделия и виноградарства. Невеста была без пиджака, но в красивой белой блузке, подчёркивавшей все прелести изгибов её особенно полной всё ещё кормящей груди.
Из-за стола раздались восторженные аплодисменты, а Ирина Александровна и Алексей Иванович вышли из кухни встречать молодых. Тут же попросили подняться и родителей Володи, которые не были предупреждены заранее о предстоящем акте торжественной встречи детей. За ними поднялась и Татьяна Васильевна. С этого момента — она поняла — руководство в доме переходило в другие руки. С нею сценарий не согласовывали, но её никто не забыл. Перед нею сразу расступились, когда Настенька сказала, глядя прямо на неё: