Настенька высказывала все свои обиды, чувствуя подсознательно нелогичность, смешивая всё вместе, но не могла остановиться, но Усатов мягко прервал её:
— Ой-ой, не задави меня, а то наезжаешь, как танк. Не надо путать частное с общим. Люди неправедные есть в любой общественной формации, в любой системе. Но мы должны смотреть в корень. Что есть партия? Это её устав, программа и конкретные действия. Убеждён, что ты ничего не имеешь против программы нашей партии, её генеральной линии сделать каждого человека счастливым и свободным. Подчёркиваю — каждого, а не какую-то группу или социальный слой.
Увидев, что Настенька согласно кивнула головой, Трифон Семёнович продолжал, посадив Женечку на колени и наблюдая, как малыш увлёкся пуговицей на джемпере деда:
— Можно спорить по отдельным пунктам, но это детали. Против устава ты тоже не возражаешь. И по большому счёту, если бы всё выполнялось по уставу и программе, то никто бы не возражал, да и результаты давно бы были другими. Стало быть, дело в осуществлении. В том, как заставить или научить каждого члена партии поступать в соответствии с законами партии. Тут можно спорить, за это бороться.
— Ну, вот, наверное, Ельцин это и делает? Поэтому он и популярен?
— Честно говоря, не уверен. Что-то в нём есть, но боюсь, что поддерживают его только потому, что больше некого. Он выступает открыто против Горбачёва, потому и пользуется успехом.
— Не знаю, я, во всяком случае, на его стороне.
Между тем, спор молодой женщины и многоопытного академика в московской квартире был лишь частью огромного спора в жизни всей страны, центром которого стал в эти дни первый съезд народных депутатов СССР, открывшийся в Кремлёвском Дворце съездов двадцать пятого июня в десять часов утра.
Июньский съезд
Событие было необычным отнюдь не потому, что более двух тысяч депутатов собрались в огромном зале дворца. Страна давно привыкла к масштабным съездам и конференциям. Но тут случай был особым. Впервые выборы депутатов проводились на демократической основе, когда на каждое место при голосовании выдвигалось несколько претендентов. Об этом мечтали, о такой системе все говорили, и она когда-то была в стране, только постепенно исчезала, как анахронизм. Теперь же её снова ввели. Это было в духе перестройки, в духе гласности.
Горбачёв, который считал себя не без оснований инициатором этих нововведений, за себя не волновался. Он был уверен в своей популярности, он знал, что демократия заканчивается выборами депутатов, а дальше съезд пойдёт, как и все остальные крупные мероприятия, по чёткому заготовленному плану. Конечно, о митинге в Лужниках ему докладывали. О том, что готовится бой, ему тоже было известно. Не знал, может быть, только того, что бой начнётся несколько раньше.
За два дня до съезда депутатов коммунистов собрали в Кремлёвском дворце для встречи с руководством партии. Пригласили, правда и беспартийных депутатов. Но ленинградский профессор-юрист Анатолий Собчак, спешно вступил в теряющую авторитет партию, и пришёл на встречу полноправным коммунистом. Это должно было помочь выдвинуться, стать заметным. Теперь нужен был только случай.
Ждать пришлось не так долго. Политбюро предложило обсудить подготовленный и утверждённый на Пленуме ЦК КПСС список кандидатов на высшие государственные должности. Собчак никак не мог согласиться ни с одной кандидатурой. Не соглашались, возможно, и другие, но только он решил использовать свой шанс повоевать и послал записку в президиум с просьбой дать слово. Ленинградскому профессору его дали.
Сбылась многолетняя мечта бюрократа. Да-да, ведь он был бюрократ чистейшей воды. Хороший или плохой, судить тем, кто был у него в подсудимых или подчинённых, но бюрократ, желавший выбиться в большие начальники. Главное, чтобы заметили. Как профессора в университете знают лишь несчастные студенты да коллеги, а голосистого депутата узнают все.
И он заговорил перед большими партийными чиновниками, перед всеми депутатами о том, что ныне действующий председатель совета министров только и делает в своём правительстве, что новыми постановлениями нарушает прекрасные законы о государственном предприятии и кооперации.
— Это плодит правовой нигилизм. Если такое позволено правительству, то что же требовать от остальных? — гремел он с трибуны. — Я не хочу обидеть Николая Ивановича. Это мягкий интеллигентный человек, и он годится на пост председателя правительства в любой благополучной стране, но не в нашей, раздираемой кризисом и противоречиями.