Выбрать главу
Облака в разрывах, И луна, как рыба, Медленно куда-то плывёт. А над ней сверкая, Словно льдинок стая, Кружат звёзды хоровод.
Прижимайся к маме, Тихо над снегами Кто-то нам сиянье зажжёт. Слабыми лучами Солнце сонно глянет И, зевнув, за льдины уйдёт.

Малая уснула. Я встала и… Тут увидела Василия. Он оказывается тоже слушал колыбельную. Я приложила палец к губам. Тихо. Он кивнул мне. Мы вышли из этой комнаты, где спала княжна.

— Саш. Наступило время желаний. — Он обнял меня, его руки сразу оказались на моей попе. Я упёрлась ему в грудь ладошками.

— Нет, Василий, пока ещё не наступило. Мальчишек надо уложить.

Он обречённо вздохнул и отпустил меня.

— Хорошо, я понял.

— Вась, ничего ты не понял. Я просто уложу спать мальчишек. Потом вся в твоём распоряжении. И готова буду выполнить все твои желания.

— Правда? Саша не играй со мной.

— Правда, Василий. Я не собираюсь с тобой играть. Дай я мальчишек уложу спать, чтобы нам никто не мешал. Пожалуйста.

— Хорошо, Саша. Делай как знаешь.

Я видела в каком нетерпении был Великий Князь. Я сама была в нетерпении. У меня даже мои трусы намокли, как у течной суки. Я просто так реагировала на Василия. Да, я любила его, сильно любила. Даже сама призналась себе в этом. Он меня возбуждал. Я ничего не могла с собой сделать.

Мальчишкам я рассказывала сказку. И опять, Василий тихо сел и слушал, что я им говорю. Я рассказывала им сказку про курочку Рябу.

Жили-были дед да баба. И была у них Курочка Ряба.

Снесла курочка яичко, да не простое — золотое.

Дед бил — не разбил.

Баба била — не разбила.

А мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось.

Плачет дед, плачет баба и говорит им Курочка Ряба:

— Не плачь, дед, не плачь, баба: снесу вам новое яичко не золотое, а простое!

Я говорила и поглядывала на Василия. Он молчал. Просто слушал. Наконец, дети уснули. Я встала и вышла из их комнаты. Василий смотрел на меня. И был огонь в его глазах. Он схватил меня. Прижал к себе.

— Саша, ты лучшая. Благодарствую тебе.

— За что, Васенька?

— За дочь мою.

— Даша моя дочь. Это я обещала Соломонии. И я её никому не отдам. Загрызу любого, кто попытается отнять её от меня.

— Ты её любишь, как собственное дитя, которое рожала в муках?

— Да, Василий. Даша моя кровь и плоть. Я же тебе сказала, что убью за неё любого.

— Я понял это. За что моя тебе благодарность. Но как быть с пожеланием?

— Все твои пожелания сегодня исполнятся, Василий. Обещаю. Пошли.

Взяла его за руку и отвела в свою светёлку. Отпустила его. Потом просто взяла и сняла через голову свой сарафан. Скинула нательную рубашку. Осталась в одних трусиках. Василий, глядя на меня, задохнулся. Я взяла его за руку.

— Пойдём к ложу нашему, любимый.

Он пошёл за мной, как привязанный. Я стала расстёгивать его кафтан. Я чувствовала, видела, как он дрожит. Стащила с него кафтан, потом рубашку. Толкнула его на постель. Он упал. Я сняла с него сапоги, потом стащила штаны.

— Ты же этого хотел, да, Василий?

— Да этого.

— Что о нас подумают, Вася? Я же не венчанная тебе жена.

— Пусть не венчанная. Чего боишься, Саша?

— Боюсь, что Владыко придёт. А он придёт.

— Плевать, как ты говоришь. Владыко ничего не сделает тебе. Обещаю. — Он схватил меня и затащил на наше брачное ложе. Обнимал меня и целовал. Я его тоже. Потом отстранилась.

— Вась, подожди. — Сняла свои трусики. Легла на спину. Широко развела ноги. Чтобы он всё увидел. Протянула к нему руки. — Иди ко мне, любимый мой. Родной, ненаглядный мой. — Василий ринулся ко мне. Накрыл. Я обнимала его, целовала. — Давай, ладо моё. — Прошептала ему голосом полным страсти. Почувствовала его возбуждённую плоть у границ своей плоти, которая уже была мокрая и, при этом, ждала его и очень сильно хотела.

— Саша. — Застонал Великий Князь и вошёл в меня. Полностью. Я даже поддалась ему. Сама всхлипнула и только сильнее прижалась к нему…

…Рано утром из покоев Царевны вышел Великий Князь. Посмотрел на двух стражников. Те стояли не шелохнувшись, металлическими истуканами.

— Я надеюсь, мне не надо говорить, что если кто-то из вас ляпнет лишнее, я у того язык вырву, вместе с головой.

— Да, Великий Государь. — Оба стражника побледнели. — Мы ничего не видели.