Заговорщики не ожидали сопротивления и смутились. Но в голосе царя не хватило твердости. И они почувствовали: он испуган.
Вперед выдвинулся Платон Зубов, положил на ночной столик бумагу и, протянув государю перо, сказал:
– Для высшего блага России подпишите. Это акт о вашем отречении от престола.
В рубахе до пят и ночном колпаке плохо сложенный император, с вздернутым и приплюснутым носом, огромным ртом и сильно выдающимися скулами, выглядел уродливо и одновременно комично во всполохах свечей, отражающихся на стальных клинках шпаг. Он дрожал от ужаса, но отрицательно замотал головой и вскрикнул:
– Стража! На помощь!
Один из офицеров сделал выпад шпагой. Кровь обагрила царское одеяние. Павел упал, продолжая пронзительно кричать, потом раненый из последних сил приподнялся с пола. И тогда другой офицер сзади стянул ему шею шарфом и стал душить. Сын Петра Третьего хрипел и отбивался от убийц. Тогда на него набросились и остальные. Пинали ногами, кололи шпагами и кинжалами. Пока он не превратился в окровавленный мешок мяса.
Платон Зубов смотрел в окно на запорошенный ночной сад и бормотал:
– Боже мой, Боже мой! Как же неприятно слушать этот крик!..
Он был очень чувствительным человеком, последний любовник Екатерины.
А граф Пален заблудился в саду. И только когда все было кончено и ему сообщили об успехе заговорщиков, он поспешил в комнату наследника.
Александр спал на своей кровати одетый. Граф разбудил его и объявил:
– Ваш батюшка только что скончался от сильнейшего апоплексического удара.
Великий князь расплакался:
– Вы же клялись, граф…
На что Пален жестко ответил:
– Хватит ребячества! Благополучие миллионов людей зависит от вашей твердости. Идите и покажитесь солдатам.
– Через полгода после убийства отца Александр был коронован в Москве. Ликующая толпа встречала царя-батюшку. Люди бросались на колени и целовали его сапоги, копыта его коня. Стоит мне закрыть глаза, и я ясно вижу, как этот, в отличие от отца, высокий, красивый, изящный 24‑летний самодержец идет по собору навстречу патриарху, держащему в руках корону империи, окруженный убийцами своего деда и убийцами своего отца и сопровождаемый своими собственными потенциальными убийцами. Ох, тяжела же шапка Мономаха, любезный Михаил Аркадьевич…
Рассказ Редактора взволновал меня до глубины души. В камере уже давно выключили свет. Мой товарищ уже, похрапывая, досматривает десятый сон и иногда скрипит зубами. Уже далеко за полночь. Я пролежал без сна более трех часов, отлежал все бока, но сон так и не приходит. Понимая, что нынешней ночью мне уже не заснуть, я включаю карманный фонарик, достаю из тумбочки рукопись и начинаю писать.
Мозг лихорадочно работает. Мысли роятся, как шальные. И откуда-то из глубины души выползает неизвестный мне ранее страх. Не перед людьми и не перед обстоятельствами. Этого я уже отучился бояться. Но этот ужас, сковывающий меня сейчас, совсем другого рода. Ужас за мой Грех. За содеянное. Жутко становится, что прошлое уже никогда не вернешь назад и не исправишь. Неважно, что сейчас, умудренный опытом, жизнью, ты выбрал бы другой путь. Но тогда-то ты сделал именно то, что сделал. И сейчас остается только каяться в ожидании не людского, а Божьего суда. Если бы Редактор знал, как я понимаю Александра!
Когда я учился в третьем классе, моя мама влюбилась по-настоящему, как могут влюбляться настоящие женщины один раз в жизни. Ее избранник, Иван Матвеевич, был старше ее на 20 лет, как мама – меня. Он возглавлял крупный строительный трест, возводивший элеваторы на целине, а вскоре перешел на работу в обком партии. Он был женат. Имел дочь, на два года младше моей мамы. О разводе не могло быть и речи. Это означало поставить крест на карьере. Поэтому он встречался с мамой тайно.
Об их романе я узнал случайно. Мама выбила через профком путевку в детский санаторий «Мать и дитя» в Анапе на две недели. С заездом 31 декабря. И хотя Черноморское побережье Кавказа по праву считается довольно-таки теплым местом в нашей стране, но в ту зиму оно таким отнюдь не было. В нашей комнате было настолько холодно, что мы несколько ночей спали одетые. Морозы стояли под двадцать градусов. Даже море замерзло на десятки метров от берега. Я никогда не забуду, как катался на катке из замерзших медуз. Интересно было скользить по неровной, выпуклой поверхности: то вниз, то вверх.
Каково же было мое удивление, когда мы (как бы неожиданно!) на узкой курортной улочке встретили прогуливающегося дядю Ваню. И впредь мы стали совершать прогулки уже втроем. Благо на улице заметно потеплело, выглянуло солнце, и в дневные часы воздух прогревался до плюсовой температуры.