Это были восьмидесятые, Хармс был еще запрещен, и его произведения распространялись подпольно, часто искаженные от многократного переписывания.
Помню, какой шок мы испытали от первых анекдотов Хармса в исполнении Мастера. До этого никто из нас не мог себе представить, что о классиках можно писать смешно, по-гоголевски! Предметом веселого смеха были имена, канонизированных нашей культурой, над которыми смеяться или иронизировать не полагалось тогда. Алексей Александрович эти анекдоты называл «абсурдными».
Видя, что анекдоты пришлись нам по душе, он стал читать их на каждом занятии. Обычно, после двух часов блистательно рассказанных историй о литературном Петербурге и его обитателях, он, выдержав небольшую паузу, как-то неожиданно, по-будничному, начинал:
«Однажды Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, поймал на улице кота. Ему надо было живого кота для романа «Бедные животные…»
В классе начинали раздаваться редкие смешки.
Рессер мягко, не педалируя, переходил кследующему анектоду:
«Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадочку. Однажды после чаю подает тетрадь жене: Гляньте, Софи, правда, лучше Пушкина?» - а сам сзади костыль держит…».
Смеялись уже все. Класс наполнялся смехом с каждым новым анекдотом, а уж когда речь заходила о том, как Гоголь переоделся Пушкиным или как Лермонтов хотел у Пушкина жену увести – маленькая квадратная комнатка содрогалась от гомерического хохота.
Сейчас, спустя много лет, читая эти анекдоты, я слегка улыбаюсь. Почему мы так смеялись над этими забавными анекдотами? Время было другое. Запретный плод был сладок. Мы были молоды. И, конечно, был тот, кто мастерски умел это рассказывать.
Глава 5
И все же нам здорово повезло. Мы сумели попасть на урок Мастера.
В нашей разношерстной группе преподавателей была одна прелюбопытнейшая особа. Назовем ее дамой Н. Несмотря на свой далеко не молодой возраст, она была наивной как младенец. К концу второго месяца нашего пребывания на курсах от ее восторженных возгласов и нескончаемых вопросов, все изрядно устали. С некоторых пор голос дамы Н. стал сильно раздражать большую часть нашей группы. Но «простушка», ничего не замечая, продолжала ежедневно донимать своими бесконечными вопросами не только своих коллег, но и наших уважаемых учителей. Рессер не стал исключением.
Он невзлюбил ее сразу же после первого урока, когда она обрушила на него поток вопросов, начинающихся словами: «А, правда, что вы…?» Н. сразу же выбила его из привычной колеи. План по «захвату» новичков в гипнотический плен тогда с треском провалился. Получился урок вопросов и вялых ответов. По-моему, с таким необычным поведением со стороны великовозрастной «студентки», он столкнулся первый раз в своей жизни.
Наша любознательная коллега умела мастерски разрушать любую магическую атмосферу. Как ей удавалось делать это, одному богу известно. Рессер не понимал этого тоже. Это был, пожалуй, единственный случай в его педагогической практике, когда он ничего не мог поделать с учеником. В отличии от него - мы знали в чем кроется причина.
Дело в том, что дама - «почемучка» не поддавалась гипнозу! Когда большая часть взрослых студентов стала водить осоловелыми глазами по сторонам, пытаясь понять что с ними происходит, дама Н. смотрела на нас с неподдельным удивлением. В такие минуты ее начинал одолевать вопросный зуд.
Нельзя сказать, что Алексей Александрович не питал симпатии к любознательным студентам. Нет, к таким ученикам он относился с большим уважением и с удовольствием отвечал на их вопросы. Но здесь он столкнулся с редким случаем, когда вопросы задавались ради самого процесса. Мудрый Рессер понимал, что в прошлой жизни нашей коллеги, может быть еще в ранние школьные годы, была заложена учебная установка – побольше задавать вопросов. С годами она переросла в привычку, без которой Н. просто не могла существовать. Все ее вопросы, за редким исключением, не имели никакого полезного значения. Они сыпались как из рога изобилия, мешая сосредоточиться учителю на проведении урока. Со второго занятия он тактично намекнул ей на то, что ее вопросы мешают ему вести занятие. Видя, что его «намеки» никак не принимаются во внимание, он стал раздражаться, чего с ним никогда не случалось раньше. Я думаю, в такие моменты, Алексей Александрович сам себе не мог объяснить, почему это происходит. Услышав очередной вопрос, он начинал потеть и даже заикаться, что случалось с ним крайне редко.