Выбрать главу

К этому времени относится его знакомство с писательницей Зоей Юлиановной Яковлевой, «у которой, — писал он матери, — по четвергам собирается весь интересный тебе Петербург, играю также в даваемом ею спектакле маленькую роль. Дама она очень интересная, и тебе будет в высшей степени полезно и приятно у нее бывать». И неудивительно, что через какое-то время он уже чуть-чуть покровительственно относится к матери. Во всяком случае, после ее приезда в Петербург он пишет отцу в Самару: «Милый папа! Мама здесь и понемногу очищается от провинциальной пыли: так как начинает входить в интерес Петербурга… Относительно литературы ничего еще не известно, но я думаю, что дело может выгореть, потому что у меня теперь много литературных знакомых, и стало быть и у мамы».

И снова экзамены, репетиции, а потом практика на Балтийском судостроительном заводе. Еще экзамены, еще практика — теперь на Невьянском металлургическом заводе, куда он прибыл весной 1905 года, как раз тогда, когда и сюда уже доносились раскаты нарастающего революционного движения.

КУДА ПОДАТЬСЯ…

Алексей Толстой, возвратившись с практики в Петербург, просто не мог оказаться в стороне от революционных событий. «Повсюду во всех учебных заведениях идут многочисленные митинги и почти всегда под флагом С. Д. Полиция не вмешивается. Тренов ведет тонкую игру… Уличных демонстраций пет. Институт наш хотя и открыт, но к занятиям приступают слабо», — сообщает он родителям о октября 1905 года. Волна демократических настроений, захватившая почти все либерально на строенные круги русского общества, увлекает и молодого технолога.

2 октября Алексей Толстой принимает участие в похоронах ректора Московского университета С. Н. Трубецкого, скончавшегося в Петербурге. Тело покойного провожали в Москву около семидесяти тысяч молодежи и студентов. Но не только это удивляло Алексея. Такая масса людей соблюдала строгий, почти идеальный порядок, хотя время от времени из переулков наскакивали на толпу конные городовые и казаки, хлестали ее нагайками и вызывали панику, которую студентам с трудом удавалось подавлять, восстанавливая порядок. Странным казалось и то, что забастовали все газеты. Конечно, это отражение московских событий, да вряд ли и здесь обойдется без крови. Говорят, в Москве большие склады динамита, способные не оставить камня на камне от города.

Через несколько дней Алексей — среди демонстрантов у Казанского собора. И, охваченный волнением пережитого, сразу после демонстрации пишет статью «На площади у Собора».

«Толпа, полная ожидания, неизвестности, трепета, восторженная до крайних пределов, как ртуть чувствительная к каждому трепету своей опоры, составленная из самых разнообразных и разноплеменных элементов, шумящая, не желающая ничего слушать или затихающая так, что слышно свое дыхание, толпа, вооруженная красными флагами, — собралась на площади Казанского собора. Не ясная, определенная цель собрала ее у этих холодных и строгих колонн, не радость или негодование, а смутное ожидание чего-то нового, светлого, что должно вдруг предстать их давно не видевшим очам».

Эта статья не столько передает настроение собравшейся толпы, сколько собственные мысли и переживания Алексея Толстого. Встань он поплотнее в ряды собравшихся, «узнай подлинные их думы, желания, стремления, их чувства и настроения, раздели их, впитай в себя их кровные мысли и желания, и тогда вся эта толпа у Казанского собора не показалась бы ему такой бесформенной и безликой, а ее цели и стремления — такими смутными и неопределенными. Но он так и остался тогда в стороне, остался наблюдателем событий, а не их активным участником. Правильно говорят: иное время, иные песни. Недавно у него был интересный разговор с одним нижегородцем, который работал рядом с ним на Балтийском.

Да, всего лишь лет десять назад пульсом общественной жизни считалось студенчество. Оно, как барометр, точно отражало все политические и нравственные колебания в громадной России, каждый раз реагируя на них по-своему, горячо, страстно и бескомпромиссно. И вот на смену этим горячим головам пришли рабочие.

Несколько дней после этого он никак не мог избавиться от навязчивой картины, которая все время ему мерещилась. Садился за учебники, пытался чертить и все это откладывал, и брался за статью, в которой со всей страстью, бушевавшей в горячем сердце, обрушивался на царя, на самодержавие.

Рабочие валом повалили на студенческие сходки. Возникали митинги, на которых явно преобладали представители пролетариата.