— Скотина! Ты что делаешь! — орала девица. — Абель, взять!
Аспирин кинулся в подворотню. Свет фонаря насквозь простреливал бетонный коридор. Девочка, вопреки надеждам Аспирина, не убежала, услышав крики, топот и рычание, а только плотнее вжалась в стену.
Аспирин схватил ее за руку и потащил за собой. Зря, наверное. Он и сам, без балласта, бегал куда медленнее коротконогой собаки.
Подворотня закончилась. Девочка вырвала руку из руки Аспирина, обернулась и бросила медвежонка обратно, в проем арки, где на стенах прыгали тени.
Сначала он услышал крик — визг, вопль, разрывающий чьи-то голосовые связки.
И секундой спустя увидел огромную тень, выросшую на бетонной стенке поверх побледневших в страхе граффити.
Глухо ухнула собака. Что-то шлепнуло о стену и о пол. И сделалось тихо. Только топот ног, затихающий далеко-далеко...
В соседних домах стали зажигаться окна.
— Уходим, — сказал Аспирин, плохо соображая, ведомый инстинктом.
— Сейчас, — сказала девочка. — Мне надо забрать Мишутку.
Она вошла в проем арки, подняла что-то с асфальта, бережно отряхнула, прижала к груди. Аспирин глянул поверх ее склоненной головы: в подворотне было пусто. Далеко, у противоположного входа, лежал наполовину разорванный труп собаки.
— Идем, — сказала девочка.
Он схватил ее за руку и потащил прочь, стараясь держаться в тени и ни в коем случае не попадаться на глаза растревоженным сонным обывателям, чьи головы то здесь, то там выглядывали в окна, в форточки, с балконов.
— Неспокойно сегодня, — сказал консьерж Вася. — По всему району собаки, слышишь, разгавкались... Визжал кто-то — прямо жуть... Ты как дошел?
— Нормально, — соврал Аспирин. — Девочку вот... встретил...
Девочка смотрела на консьержа с приветливым интересом.
— Ночью? — удивился Вася. — Одна?
— С Мишуткой, — уточнила девочка.
Подошел лифт. К счастью, сквозь проем в сдвигающихся дверях Аспирин успел заметить Васино лицо: шагнул обратно и помешал дверным створкам сойтись.
— Ребенок потерялся, — сказал он Васе. — Завтра с утра буду звонить в милицию... искать родителей... не бросать же на улице, да?
Взгляд консьержа потеплел:
— Да... Это... Оставляют детей где ни попадя... Расстреливать бы таких родителей на площадях...
Аспирин перевел дух и снова нажал на кнопку с цифрой «пять». Девочка молчала, поглядывала снизу вверх, гладила мишку по голове.
Лифт скрежетнул, останавливаясь на пятом. Аспирину пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем руки хоть немного успокоились и прыгающий ключ нашел замочную скважину.
— Заходи...
Зажегся свет. Девочка стояла посреди большой прихожей и щурилась — совсем как тогда, в подворотне. Аспирина передернуло.
Не разуваясь, он прошел на кухню. Открыл навесной шкаф, отыскал початую бутылку коньяка. Плеснул в чайную чашку. Выпил. Если и отпустило, то совсем чуть-чуть.
Девочка по-прежнему стояла посреди прихожей — уже без туфель. Аспирин поразился, какие у нее чистенькие носки. Новые, в мелкую красную полоску.
— Как тебя зовут? — спросил он, прерывая паузу.
Она посмотрела на него укоризненно:
— А тебя как зовут?
— Ас... — он вовремя прикусил язык, потому что «Аспирин» — это непедагогично. — Алексей. Вот, надень тапки.
Она сунула ноги в «гостевые» женские шлепанцы, которые были на пять размеров больше ее ступни.
— Ты голодная? — спросил он равнодушно и чуть не взвыл от неестественности, фальши во всех этих бытовых манипуляциях. Тапки-кухня-пельмени-чай...
— Я не голодная, Мишутка голодный, — сказала девочка серьезно. — У тебя есть мед?
— Есть...
В кухне она уселась на табуретку, усадила мишку на край стола и сложила руки на коленях. Мишка сидел, скособочившись, глядя перед собой пуговичными глазами, свесив ватные лапы.
На одной был осколок стекла.
Аспирин, внутренне передернувшись, снял осколок при помощи салфетки. Выбросил в мусорное ведро.
— Так что насчет меда? — спросила девочка.
— Сейчас... Ему в блюдце положить, или он может из банки?
— Все равно, — покладисто решила девочка.
— Ему гречневый, липовый или цветочный? — осведомился Аспирин.
Девочка мельком глянула на игрушку.
— Цветочный лучше. Но это не принципиально.
Аспирин чуть не выронил чашку, которую только что снял с полки.
— А ложку ему надо? — поинтересовался хрипло.
Девочка усмехнулась:
— Где ты видел, чтобы медведи ели ложками? Только в мультиках!
— А-а, — неопределенно сказал Аспирин. Поставил на стол перед мишкой стограммовую баночку цветочного меда. С усилием отвернул крышку. Отошел к мойке, встал, скрестив руки на груди, уставился, будто ожидая, что пуговичные глаза мигнут, игрушка потянется ватной лапой к баночке, зачерпнет мед и понесет, роняя капли, к вышитому на плюше рту.
Игрушка не шевельнулась. Девочка взяла медвежонка за лапу, засопела за него, наморщила нос:
— Мишутке нравится. Спасибо.
— Пожалуйста, — вздохнул Аспирин. — Ну а теперь, когда он поел...
— Где же он поел? Он только начал!
Аспирин посмотрел на часы. Половина третьего ночи. Пока удирали с места происшествия, пока плутали переулками, пока Аспирин решал, что делать дальше...
— У тебя есть домашний телефон? — спросил он безнадежно.
— Нет, — отозвалась девочка, «зачерпывая» медвежьей лапой мед и чавкая от воображаемого удовольствия.
— Ты вообще думаешь возвращаться домой?
Девочка взяла со стола салфетку и начисто вытерла мишкину морду. У нее были коротко остриженные розовые ногти. Чистые незагорелые руки. На свежей футболке — два летящих дракона, большой и маленький, и надпись: «Krakow. Learning to fly».
— Ты бывала в Кракове?
Девочка не ответила.
Аспирин плеснул себе еще коньяка. Руки почти перестали трястись.
— Что там было? — спросил он, глядя на полосатые гостьины носки.
— Где?
— Там.
Девочка вздохнула.
— Он за мной пришел... А я не хочу идти с ним.
— Отец?
— Нет. Он мне не отец.