Он должен сказать все это. Когда-нибудь. Он не терял надежды. В день, когда возобладают его мужество и желание иной жизни, он сделает, что задумал. День этот, однако, все не наступал.
Между тем отправка и получение письма с документами стали частью его недельной рутинной работы, включенной в привычный распорядок жизни, словно в этом и не было ничего необычного. Каждый понедельник, уходя на обед, он забирал письмо до востребования, в туалете кафе перекладывал бумаги в другой конверт и рвал старый и по пути с обеда кидал письмо в почтовый ящик. (Письмо приходило к Почтальону Тому во вторник. Соответственно, со среды до следующего понедельника проходило пять дней, и цикл начинался заново.) И этот понедельник ничем не отличался от прочих, за исключением насморка. Официантка Салли заметила, принеся ростбиф:
- Вы что-то неважно выглядите, мистер Уайт.
- Просто аллергия, - ответил Альберт.
- Сезонная - на пару суток, наверное, - сказала она.
Альберт согласился с ее диагнозом, доел еду, заплатил, оставив обычные двадцать пять центов чаевых, и вернулся в офис, сделав по пути две остановки. Первую - у почтового ящика, куда опустил конверт в очередной раз, а вторую - у лавочки, где купил пакетик салфеток.
Хотелось бы думать, что Официантка Салли права насчет длительности этой его аллергии, - сутки, сказала она, - но вообще-то он в этом сомневался. Исходя из прошлого опыта, он знал, что аллергия эта длится дня три - то есть до четверга, а после начнется улучшение.
Как бы не так. Закончился понедельник, за ним последовали вторник, среда и четверг, скверный и по погоде, и по его самочувствию. Альберт надел плащ и галоши и, захватив зонт, поплелся в офис с полной коробкой салфеток.
А в пятницу стало еще хуже. Элизабет, истой домохозяйке, которой более всего шел передник и яблочный пирог в руках, хватило одного взгляда утром на Альберта, чтобы тут же распорядиться:
- И не думай даже вставать. Я позвоню мистеру Клементу и скажу, что ты заболел.
Альберт и правда заболел. Он не мог пойти на работу - он даже не попытался запротестовать и встать, и ему было так плохо, что он почти забыл о письме, валявшемся где-то в недрах почты.
Он провалялся все выходные, проводя большую часть времени в дреме, лишь изредка собираясь с силами, чтобы приподняться, хлебнуть бульона или отпить чаю, и снова затем погружаясь в дремоту.
Часов в одиннадцать вечера в воскресенье Альберт вдруг пробудился после странного сна, в котором ему ясно привиделся конверт: плотный одинокий конверт покоился в почтовом ящике, а за ним тянулась рука - и рука эта принадлежала Бобу Харрингтону, вездесущему репортеру.
- Господи! - вскричал Альберт.
Элизабет, пока он болел, спала в другой постели и не слышала его.
- Завтра я должен поправиться, - громко произнес он, снова опуская голову на подушку, и полежал еще некоторое время, раздумывая об этом.
Но наутро лучше ему не стало. Его разбудил стук дождевых капель по окну спальни. Он сел, тотчас поняв, что все так же болен и немощен, и его охватила паника. Но он постарался ее подавить, решив сохранять хладнокровие.
Зашла Элизабет с вопросом, что бы ему хотелось на завтрак.
- Мне нужно позвонить, - сказал Альберт.
- Кому ты хочешь, чтобы я позвонила, милый?
- Нет, - отвечал Альберт твердо, - я должен позвонить сам.
- Милый, да я с радостью...
Альберт злился редко, но, уж когда на него находило, он становился невыносим.
- Твоя радость меня не волнует, - выдавил он саркастически и гнусаво из-за заложенного носа, - мне нужно позвонить, а тебя я всего лишь прошу помочь мне спуститься в гостиную.
Элизабет по доброте душевной запротестовала, но, увидев в конце концов, что Альберта не переубедить, сдалась. Он был слаб, как котенок, и, тяжело опираясь на нее, спустился вниз по лестнице в гостиную. В полном изнеможении он опустился в кресло рядом с телефоном. Элизабет меж тем отправилась на кухню - приготовить то, что она называла "хорошеньким яичком всмятку".
"Хорошенькое яичко всмятку", - скрипел зубами Альберт. Его душила ярость. В жизни он не чувствовал себя столь физически слабым, и в жизни не испытывал он столь страстного желания крушить всех и вся. Окажись мистер Клемент сейчас тут, уж Альберт все бы выложил ему. Никогда еще не было ему так плохо.
Он едва мог поднять телефонный справочник, и перелистывание страниц требовало невероятных усилий. И конечно же для начала он искал не ту букву. Наконец, найдя нужный номер, он набрал его и, услышав голос, сказал:
- Попросите, пожалуйста, Тома.
- Которого Тома?
- Да не знаю я! Тома!
- Мистер, у нас тут три Тома. Если вам нужен Том Скильцовски - это одно, если нужен...
- Том, который до востребования!
- А, тогда это Том Кеннебенк. Подождите.
Альберт прождал три минуты. Время от времени он переспрашивал в трубку, но ответа не получал. Он уже думал, что их разъединили, и собирался перезвонить, но послышались отдаленные голоса - если б он сделал, как хотел, то при снятой трубке на том конце вновь дозвонился бы не скоро.
Терпение его было вознаграждено, когда в трубке раздался голос Почтальона Тома:
- Алло? Кто говорит?
- Алло, привет, Том, - Альберт старался говорить бодро, - это знаете кто Альберт Уайт.
- А! Как вы там, мистер Уайт?
- Да не очень здорово, Том, в том-то и дело. Я весь уик-энд провел в постели и...
- Ну вот, мистер Уайт. То-то вы были сам не свой на той неделе.
- Ну да. Я...
- Я это понял сразу, как вас увидел. Помните? Я вам еще сказал, что вы ужасно выглядите?
- Да-да, вы правы, Том, - Альберт едва сдерживался, - я вот насчет чего, заторопился он, пресекая дальнейшие разглагольствования на медицинские темы, я насчет письма для меня.
- Сейчас погляжу. Подождите. - И не успел Альберт ответить, как Том бросил трубку и пошел смотреть.
Пока Альберт в бессильной ярости ждал, когда этот дурень вернется, вошла Элизабет с дымящейся чашкой чаю, приговаривая:
- Ну-ка, попей, милый. Это тебе придаст сил. - Она поставила чашку рядом с телефоном и пристроилась рядом, сложив руки на животе. - Что-то важное? смущенно спросила она.
Альберту приходило в голову, что рано или поздно придется все это Элизабет объяснять. Каким образом - он и понятия не имел, уповая лишь на то, что придумает что-нибудь до того, как начнет действовать. Но сейчас надо было хотя бы вести себя естественно. Состроив подобие улыбки, он пояснил: