Алешка
Серый прямоугольник бумаги дрожал в руках, буквы на нем расплывались, не складывались в слова. Наконец смогла разобрать: «Ваш сын, Алексей… погиб при исполнении … 11.07…» Когда прочитанное пробилось к сознанию, Софья застонала. Стон все длился и длился, сила его нарастала, пока не захлестнула ее волной жарких слез и не выплеснулась наружу криком:
- Алеша, сынок!
Ноги подкосились, и Софья ватным кулем сползла по стене на пол.
Что было дальше, помнила плохо. Томительные часы ожидания, потом похороны, поминки… Брат говорил, что было следствие и суд, но этого она точно не видела: нервный срыв надолго загнал ее в больницу. Оттуда вышла спокойной внешне, но уже неживой внутренне – после смерти сына жить стало некуда и незачем.
***
Потянулись дни без Алешки. Материнское сердце разрывалось от боли – каждый день плакала, глядя в окно. Сын снился еженощно. Во сне он смеялся, протягивал к ней руки, говорил: «Мама, смотри, я живой, я пошутил!» Она, счастливая, бежала к нему, стремясь обнять поскорее роднулю, но это ни разу не получилось. Сон всегда заканчивался одинаково – Алешка, все так же смеясь и протягивая к матери руки, таял в воздухе. А она просыпалась от собственных рыданий.
Иногда казалось, особенно по вечерам, что сын по-прежнему сидит в своей комнате, качается на стуле, и тот скрипит под тяжестью молодого тела. Тогда Софья срывалась с места, бежала, спотыкаясь, в бывшую детскую и на пороге комнаты понимала, что это снова иллюзия. Алешки больше нет, стулом скрипеть некому.
Тогда, обессиленная, падала на пол и в стотысячный раз начинала плакать и винить себя, что не уберегла, недосмотрела, не спасла. В исступленной, полубредовой ненависти к себе кричала в потолок, взывая к бессердечному Богу, требовала забрать ее, а сына вернуть.
Всевышний мольбы не слышал. Чудес не бывает. Мертвые не находят дорогу домой.
***
Шли месяцы. Когда их минуло двенадцать, слезы, наконец, кончились. Еще через год Софья снова научилась улыбаться. Слабо, неуверенно, как будто стыдясь перед погибшим сыном, что до сих пор жива и даже чему-то радуется, но все-таки улыбалась.
Алешку было не вернуть, и постепенно эта мысль становилась привычной, а года через четыре с его смерти даже жгла уже не так сильно, не до физической боли в сердце. Софья постепенно успокаивалась. А однажды совсем смирилась. Ее мальчика больше нет. И это навсегда.
***
Через пять лет после страшной даты она уже могла спокойно пересматривать его фотографии. Однажды вытащила альбом со старыми, наполовину выцветшими снимками сына-детсадовца.
Вот он стоит со своей группой, третий справа во втором ряду, в старательно подтянутых колготках и новеньких шортах, засунув в рот большой палец. Светлые кудряшки как обычно разметались по лбу, венчиком обрамили розовые ушки, а большие синие глаза смотрят в объектив недоверчиво, исподлобья. К пяти годам Алешка уже твердо усвоил – никаких птичек этот хитрый дядька-фотограф с собой не приносит. Кругом вранье.
Глядя на это фото, Софья вдруг вспомнила, что он совсем не боялся чужих. Всегда первый заводил разговор, картавил: «Пьивет, меня Алешка звать». Потом подумала, что таких красивых малышей никогда до него не было и вряд ли будет после. Повторить такое золотоволосое, глазастое и очень доброе чудо невозможно. Так не бывает.
***
Софья бежала по морозной улице. Она решила завести котенка и сейчас спешила за плюшевым британцем к заводчице. В этом районе она никогда не была, поэтому заблудилась и теперь чрезвычайно опаздывала. Такое с ней случалось крайне редко.
Зазвонил телефон. Наверняка это кошатница, рвет и мечет в ожидании клиентки. На бегу расстегнула сумочку, вытащила смартфон, но не удержала. Он выскользнул из замерзших пальцев и отлетел по накатанному тротуару к невысокому железному заборчику. Такими обычно огораживают детские сады. Наклонившись к мобильнику, уже хотела выпрямиться, но тут услышала из-за ограды:
- Пьивет! Меня Алешка звать!
Подняла глаза и обомлела – перед ней стоял ее сынок, будто сошедший со старой советской фотографии. Светлые кудряшки, торчащие из-под старой мохеровой шапочки, огромные синие глазенки, аккуратный слегка курносый носик. Сходство было почти полным. А мальчик, нисколько не смущаясь, продолжил:
- Ты моя мама? Ты за мной пьишла?
Уже собравшись ответить отрицательно, Софья выпрямилась и заметила табличку на дверях за кованой оградой: «Детский дом №1». Она перевела оторопелый взгляд обратно на малыша, прерывисто вздохнула и ответила:
- Да, родной, я твоя мама.
***
- И жили они и долго и счастливо. А теперь пора спать.
Софья знала, что это можно было и не говорить: Алешка уже давно мирно сопел в своей кроватке, как обычно положив кулачок в ее раскрытую ладонь, а другой ручкой обнимая полуторагодовалого котишку-британца. Она осторожно высвободилась, поправила на нем одеяло, поцеловала в пухлую щечку и на цыпочках вышла из комнаты приемного сына. Уже почти год в ее доме снова жило мягкое теплое Счастье.