Если поднажму, успею еще дома отогреться и возможно даже хлебнуть горячего чая. А может найти чего съедобного. Голодная слюна предательски набежала на язык. Есть хотелось давно. Я вздохнула и с новыми силами бросилась бороться со снегом. Руки мерзли, и я натягивала куцые рукава пониже, чтобы прикрыть как можно больше пальцев.
Кашель раздался где-то рядом и сбоку, от него меня пробрал такой мороз, словно в прорубь нырнула. Я замерла, стараясь не издавать в зимнем лесу ни звука, и крепко зажмурилась.
Все это сказки, – уговаривала себя, - никаких призраков в лесу нет. Все это чушь собачья. И ты это знаешь, Мариса.
Покашливание повторилось. Оно было каким-то хныкающим… и просящим. Я заозиралась в поисках источника этого звука. Если не призраки, то что же?
Я нашла, но не сразу.
И впервые пару секунду мне так и казалось – призрак. Ну не может же посреди леса, вдалеке от домов и тепла лежать ребенок. Девочка. Из огромного стеганного одеяла торчал только нос. Она снова раскашлялась. Я подошла ближе, опускаясь на колени в сугроб, а затем осторожно отворачивая уголок одеяла. Как есть ребенок… я оцепенела. Что она тут делает..? в лесу? Одна? Может ее мама где-то рядом? Но ладно бы день, да ладно даже вечер, но ночью. Я потянула уголок одеяла, он поддался с трудом. Одеяло примерзло к снегу.
Я, не раздумывая подхватила ее вместе со снегом на руки. Видно было плохо. Светало и небо только-только начинало светлеть, но черты ее личика вполне угадывались. Она тяжело дышала, как при болезни. Она даже не пошевелилась, когда я подняла ее на руки. Я стояла с холодным комком на руках и с бьющимся в горле сердцем.
Не успею. Что выбрать, чья-то жизнь вот тут в моих руках? Или знания о темном деле?..
Я снова присела, осторожно разворачивая одеяло. Положила на ее лоб руку. Она застонала, темные волосы промокли от испарины и прилипли ко лбу. Она была горячей, будто печка, но какая-то неживая. Сколько ей пять? Или младше? Я закутала ее на манер младенцев, я видела, как мама делала это с младшими соседскими детьми, а потом край одеяла обвязала вокруг пояса. Развернувшись на месте, я пошла по своим следам в обратную сторону.
Шаги давались тяжело, в животе урчало, но мной двигала какая-то неведомая сила. А вот в голове было тухло. Гадкие мысли о тех, кто бросил ребенка зимой в лесу. И не вернулся. В глазах закололо. Как можно так поступить? Она ведь такая беззащитная кроха…
Когда я подошла к деревне, было совсем светло, над горизонтом всплывало солнце, золотя верхушки голых деревьев и крыши домов. Его лучи еще были холодными, но уже чувствовался скорый приход весны. Я собиралась пойти сразу к деревенскому старосте, благо и он меня знал, но на меня словно кошка вылетела женщина. У нее были огромные безумные глаза.
- Где ты ее взяла? – Она стояла передо мной простоволосая, лохматая и кажется в одной лишь сорочке. - Где ты ее взяла?
Она буквально кричала, заламывая руки и как-то нервно подпрыгивая на месте. Девочка снова захныкала.
- В лесу… она лежала в сугробе.
- Забери ее, забери ее, забери ее.
- Что вы такое говорите? Где ее мать? Она же там замерзла бы в лесу.
- Она проклята, - женщина замерла, а потом затряслась на месте. – Она всех нас погубит!,. ей сюда нельзя… нельзя…
- Она же ребенок.
- Нельзя! Нельзя! Нельзя!
- Отойдите, - я оттолкнула ее, - мне нужно найти ее мать.
- Я ее мать.
Она держала меня за руку. Мы смотрели друг на друга, и на какой-то момент в ее глазах огонек безумия угас.
- Забери ее отсюда, они все равно ее не примут. А я… я не могу.
Затем она снова принялась что-то голосить и, размахивая руками, убежала прочь по дороге. На снегу от нее оставались следы от босых ног. Вдали прозвучал колокол.