Она продержалась две недели. Изредка приходя в себя, даже улыбаясь мне и обнимая слабыми непослушными руками, совсем не вспоминая свою мать, а потом погружаясь в полубессознательное состояние. Через две недели, глубоко ночью, когда она заснула у меня на коленях, я гладила ее черные волосы и боялась встать, хотя ноги уже затекли. Я смотрела на то, как она тяжело дышит с хрипами, как лежит, словно кукла, почти не живая. Она отказывалась есть и пить и худела на глазах. Я хотела забрать ее, но… боялась, что ей станет хуже.
Я все никак не могла выбросить из головы ее мать. Сошла ли она с ума до того, как бросила собственного больного ребенка в зимнем лесу? Или после?.. и болела ли она, Алесса, так она себя называла, до этого. Или ей стало хуже уже в лесу. Как много вопросов. И самый главный: как? Как судьба нас свела, и как я собираюсь жить дальше. С ней? Я учусь, у меня нет работы кроме стипендии, которой едва-едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Чем я буду ее кормить? Да и кто вообще доверил бы мне детей? Я себе бы нет. Мне стало страшно. Возникла трусливая мысль: а может?.. Алесса заворочалась, а потом снова начала кашлять. Пока я перекладывала ее на подушки повыше, чтобы кашель немного утих, я понимала, что не могу от нее отказаться. Внутри себя я привязалась к этому ребенку, и даже мысль о том, что мне будет не на что жить меня не пугала. Ну и что, – с какой-то запальчивостью подумала я, - будто моей маме было на что меня кормить. Она моя. Теперь моя, и я никому ее не отдам.
Меня вдруг пробил озноб. Не от мыслей нет. Словно я вдруг почувствовала что-то, что не должна была… моя взгляд устремился к ней. Она мирно спала… казалось. Лицо спокойно и умиротворено, но… в комнате было тихо.
Я не слышала сиплости ее дыхания.
- Алесса…? – Мой голос предательски сорвался на слезы. – Нет-нет-нет… нет…
Ее руки, словно плети, висели, а голова болталась, словно у тряпичной куклы, когда я трясла ее снова и снова. За что? За что они со мной так жестоко? Подарить, буквально выкинуть ее в мою жизнь? А потом? Вот так отобрать? Когда я полюбила ее? Когда я прикипела к ней всей сердцем?.. зачем?.. за что?..
Я впервые со смерти мамы заплакала. Даже на ее кладбище я скорее грустила о чем-то светлом и упущенном, чем горевала, а здесь… я плакала и плакала, и не могла успокоиться. Из моей души, где только-только начало появляться что-то хорошее, светлое, что грело меня и преображало, вдруг вырвали это с корнем.
Почему боги так жестоки? Ко мне?.. к ней? Ей ведь всего пять… вот должно было исполниться… зачем они отобрали ее жизнь у этого мира? Неужели это… неужели, потому что я смалодушничала? Подумала, что могу оставить ее? Что было бы проще без нее? Или все же… я просто опоздала…?
Меня коснулись сзади.
- Оставьте меня с ней… прошу… еще немного…
- Конечно.
Я вздохнула. Слишком болезненно снова и снова об этом вспоминать. Надо было давно выкинуть и этот медальон и её из головы, тогда может быть смогла и замуж выйти, и детей нарожать. Своих родных детей, а не это…
Ответ на вопрос, почему я не хочу иметь детей, напросился как-то сам.
- Совесть не позволяет. – Мы встретились глазами, он не спрашивал, но я знала, что он не отстанет, если я скажу это.
- У меня была дочь. Я позволила ей умереть… я больше такого не хочу…
Это было сложнее, чем я думала. Никогда не произносила этого вслух. К тому же, прозвучало откровенно жалко, я зажмурилась. Только не разрыдаться тут при нем. Только не при нем.
Теплые пальцы коснулись моей ладони, от удивления я даже открыла глаза. Силир сидел напротив, сжимая мою руку очень крепко, и все также неотрывно глядя на меня.
- Ты… очень сильная… - он сглотнул, отвел глаза, но с усилием снова вернул их обратно. – Я… постараюсь уважать твой выбор… но… можно я…
Силир вздохнул, все также будучи пунцовым, словно его щеки натерли румянами. Наш разговор затих, лишь мерное постукивание колес на дороге раздавалось внутри. Он все также сжимал мою руку, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Мне даже не хотелось вырвать руку, и я вдруг поняла, что именно ее, этой руки, которая бы просто была рядом, не хватало в те черные дни после смерти Алессы.
- Я никому не скажу. Обещаю.
- Договори, что ты хотел сказать, - мой голос совсем не похож был на меня. Тихий, слабый, печальный…