Деревня в Судане могла бы процветать и далее, потому что усилия по ее содержанию обходились мистеру Бэнгу всего лишь в восемь тысяч фунтов в месяц, – потрата, которая не повлияла бы на его финансовое положение. А ученые нашли бы себе новую дойную корову...
«А что, если так и поступить? – тешил себя фантазией мистер Бэнг. – Раз моя деятельность полный фарс, если это никому не нужно... Ну и пусть все убираются к чертовой матери. Себя, я, слава богу, обеспечил до конца дней своих... Я окружен тихой ненавистью союзников и открытой ненавистью оппонентов. Зачем мне это нужно?»
Размышляя таким образом, мистер Бэнг лукавил: он знал, что вряд ли так поступит. Ну разве можно так вот, запросто, отказаться от того, что считаешь делом своей жизни? Мистеру Бэнгу было всего сорок лет, и он был вполне здоров. Чем же он занял бы себя в оставшиеся тридцать-сорок лет своей жизни? Если ему было скучно даже при активной деятельности, которую он вел в настоящее время, что уж говорить о полном отсутствии какой-либо деятельности?
Мистеру Бэнгу захотелось вырваться из духоты замка. В кабинете возилась уборщица, повар шумел о чем-то на кухне. Он готовил утку по-пекински и оживленно обсуждал с экономкой, как привесить эту самую утку в духовке так, чтобы она не жарилась в собственном жире.
– Мистер Локхарт, вызовите шофера. Я хочу съездить в Кембридж.
У мистера Бэнга было три автомобиля, но он не любил водить сам. Ситроеном пользовался повар. Микроавтобус использовали для транспортировки гостей мистера Бэнга: в нем было семь пассажирских мест и четыре телевизора. Сам мистер Бэнг любил пользоваться третьей автомашиной – роскошным саабом.
Когда он проходил мимо кухни, его окликнул повар.
– Что, Джованни, хочешь похвастаться, как тебе удалось подвесить утку в духовке?
– Сэр, как вы узнали?
– Утка прислала мне жалобу по электронной почте на твое бесчеловечное, точнее безуточное, отношение к ней.
– А, вы слышали мой разговор с Сэндрой... – догадался повар. – Я хочу, чтобы они получились сочными, а кожица была бы хрустящей.
Мистер Бэнг заглянул в духовку. Там деловито висели две утки, подвязанные за крылышки к решетке, установленной в верхней части духовки.
– Видите ли, сэр, там, где я покупаю уток, их продают без шей. Китайцы привешивают утку за шею. Я специально проверил рецепт и даже передачу посмотрел.
– Джованни, ты – гений.
– Ну. Вы же похвастались мне обложкой вашей новой книжки? Вот и я не мог сдержаться и поделился своим открытием...
– Не торопись... Вдруг они у тебя упадут во время жарки...
– Я привязал их специальным шнуром...
– В России, когда хотели добиться подобного эффекта, жарили курицу на бутылке...
– Но не будет ли это считаться надругательством над птицей?
Мистеру Бэнгу припомнилась фраза о пивной бутылке, произнесенная вчера Нелли, и ему стало противно.
– Хорошо, Джованни. Мне нужно идти.
– Попробуйте, какое я приготовил жаркое! – повар откуда ни возьмись вытащил кастрюлю и принялся накладывать в тарелку кусочки мяса. – Я не отпущу вас голодным!
– Я вернусь к обеду... Я не хочу есть...
Отговорки были напрасны. Мистер Бэнг отведал жаркое. Мясо было жестковатым.
– Жестковато? – спросил повар настороженно.
– Вкусно, но можно еще потушить... А зачем нам и жаркое, и утки?
– Чтобы вы не ходили в этот пошлый «Краснорожий Лев»... Поужинайте сегодня дома!
– Ты моя мама. Причем итальянская мама... – рассмеялся Николас.
Шофер немного задержался, и мистер Бэнг подумал, не сесть ли ему за руль самому. Но в конце концов сааб подкатил к крыльцу, и он уселся на заднее сидение.
– В Кембридж по Newmarket Road, любезный, – промолвил он и погрузился в думы.
«Вот так... У повара заботы простые и неприметные, но для него они составляют смысл его жизни. Как подвесить в духовке утку, дотушено ли жаркое... Бросить бы все и посвящать целые дни обсуждению тонкостей различных кулинарных рецептов... Но это иллюзия. Если не бежать вперед что есть сил – обязательно окажешься позади. И зачем я отправился в город? Просто невозможно стало находиться дома. Мой кабинет – такой изысканный, такой роскошный, стал для меня камерой пыток. Эти несколько дней, пока падал курс акций, стоили мне трех лет жизни. Каково! За три дня я потерял целое состояние, которое иной человек не заработает за всю жизнь!»
При въезде в Кембридж машина остановилась на светофоре. Перед глазами мистера Бэнга оказалась вывеска туристического агентства.
– В Санкт-Петербург! – прошептал он и, ничего не сказав шоферу, вышел из машины.
ο
Петербург встретил своего блудного сына бессловесным мутным рассветом. На всякий случай Николай все эти годы сохранял российское гражданство, и поэтому ему не потребовалось визы, чтобы прилететь в родную страну. Такси мягко скользило по бесшумным спящим улицам. Он ехал домой, позвонив из аэропорта родителям и доведя обоих до сердечных приступов. За прошедшие двадцать лет сын виделся с ними только три раза, и то не он, а они приезжали в Британию навещать его.
Город за двадцать лет изменился и в то же время остался прежним. Николая внезапно охватило чувство небывалого, сказочного комфорта и покоя. Он дома. Он попытался представить, что этих двадцати лет вовсе не было, что он, дождавшись, когда сведут мосты, возвращается домой с вечеринки. Однако марево скоро развеялось. Все-таки по улицам родного города едет не Николай, а мистер Николас Бэнг. Он не мог сбросить с себя налет принадлежности к чужбине.
– По-русски говорите? – спросил таксист.
– А что вас заставило решить, что я не говорю по-русски?
– Выглядите, как иностранец... – был ответ таксиста.
– Вы считаете, мне следует переодеться, чтобы слиться с толпой?
Таксист оценивающе посмотрел на мистера Бэнга.
– Не поможет. У вас лицо не наше. Вас любой школьник-шпаненок раскусит... Так что если приехали сюда шпионить, лучше сразу идите на Литейный с повинной...
– Хорошо, я подумаю над вашим предложением, – отшутился Николай, хотя непроизвольно поежился. В этом таксисте просто клокотал дух гэбэшника.
Он замолчал и отвернулся к окну. Они свернули на знакомую с детства улицу. Оказывается, так просто. Сонным рассветом подъехать к своему дому. Комок подкатил к горлу. Ему захотелось плакать. В голове внезапно завертелась песня Галича...
«Вот и вернулся, – подумал Николай, когда такси остановилось во дворе родного дома. – Сколько раз мне снилось, как я возвращаюсь сюда... Я настолько задушил в себе эту тоску, что теперь кажется невероятным, что за двадцать лет ни разу не пришло в голову такой простой мысли – купить билет на самолет и прилететь... Чего я боялся? Старых разборок? Глупости... Столько воды утекло».
Вид дома, однако, убеждал Николая в обратном.
«Как такое может быть? Ничего не изменилось... Тот же облупленный вход в подъезд».
Расплатившись с таксистом, Николай взлетел по лестнице на четвертый этаж, мимолетно отметив, что в подъезде, как и тогда, как и всегда, воняло мочой.
Дверь открыла мама.
– Мама!
Он обнял ее. Она стала совсем хрупкой старушкой. Где-то на заднем плане появился сгорбившийся отец. У него в зубах красовалась неизменная «беломорина».