Чем только увеличивали счет, который я собирался им предъявить. Рано или поздно.
Они либо что-то вынимали из организма, либо что-то вводили. Чувствовал я себя от этого неважно. То боль накатит, то мышцы судорогой сведет, то кости затрещат, то галлюцинации придут. Меня либо держали связанным на столе, обследуя, либо засовывали в смирительную рубашку и бросали в камеру, где я лежал часами.
С прижатыми к телу руками я ровным счетом ничего не мог сделать. Иначе бы давно выбрался и разнес здесь всё и вся. Скорее всего, это стоило бы мне жизни, но страшнее смерти лишь жизнь в плену, словно у лабораторной крысы.
В какой-то момент я потерял счет времени. Прошёл месяц, два или больше — сложно уследить, когда большую часть времени ты валяешь связанным в клетке, да ещё и в забытье.
Что бы они со мной ни делали, это влияло на тело. Я чувствовал, что со мной что-то происходит, но не мог понять, что именно.
Попыток выбраться я не оставлял. Отодвинул их чуть в сторону, когда стало совсем дерьмово. Опыты разрушали организм. Я сосредотачивался на той печати, которую наложил на себя, и укреплял её. Удержать от распада — это то немногое, что можно сделать с готовой печатью без рук. Иногда меня отпускали. В туалет или душ. В эти момент я украдкой обновлял печать и чертил новые. Для надзирателей это выглядело так, будто мальчик просто водит по своему телу пальцами. Они были слишком невежественны, чтобы понять мой великий замысел.
Я не я буду, если не найду способ выбраться отсюда.
В лаборатории находились двое. Один сидел за изучением анализов. Он вносил новые данные, чтобы сравнивать их с измерениями за предыдущие дни и подтвердить положительную динамику. Или отрицательную, если им не повезет. Второй сидел за столом.
— Приплыли… — пробормотал Тихомир Владимирович, глава третьей секретной лаборатории рода Коршуновых.
Он только что положил телефонную трубку и побледнел.
— Что там? — насторожился заместитель, отрываясь от анализов.
— Наши проиграли, — обреченно заявил мужчина. Для него эта фраза означала конец карьеры. А возможно, и жизни. — Поступил приказ вывезти всю документацию и залечь на дно. Все образцы и материалы в расход. Лабораторию сжечь. Приказ 66.
— Приплыли, — повторил эхом лысый мужчина, оглядывая помещение и труды последних лет. — Только получили какие-то стабильные результаты! И всё насмарку!
— Ничего. Если Коршуновы уцелеют, то рано или поздно возобновят работы, — сказано это было так, что оставалось непонятно, кого он этим хотел утешить. Себя или коллегу.
Пока Тихомир говорил, он прошёл через кабинет и нажал на аварийную кнопку. К стене крепилось три кнопки в ряд. Две отвечали за случаи, относящиеся к бедствиям: пожарам или угрозе от образцов. Последняя относилась к тотальной зачистке. Всего в лаборатории работало семнадцать человек. Они тут жили, спали и выбирались в увольнительные раз в полгода. Каждый знал, что ему делать. Помимо персонала, здесь же находилась постоянная охрана из десяти воинов рода. Получив сигнал, они должны будут устранить образцы, пока другие готовят и пакуют документацию.
— Поторапливайся, — сказал Тихомир. — Если поступил сигнал, значит, за нами могут прийти.
Когда тебя месяцы напролёт используют как лабораторный материал, рано или поздно наступает момент, когда придётся отправиться в утиль. Если кто-то из моих пленителей думал, что жизнь здесь сломит меня, он сильно ошибался. Видал я дерьмо и похуже.
Совсем рядом раздались выстрелы. Один и сразу ещё один. Десяток секунд тишины и ещё два выстрела. Контрольные.
Я кое-как поднялся и доковылял до двери. Прокусив себе губу, коснулся ею стены и позволил крови набежать, выводя узоры. Выходило криво. Там, где точность недоступна, приходится брать силой и ценой. Преобразование всегда требовало большой платы. Кровь — одна из самых ценных жидкостей, несущая в себе бездну информации, а следовательно, и ценности.
Когда дверь палаты отворилась, в проходе показался ствол пистолета, следом за ним рука и её хозяин… Охранник меня не увидел, вошёл внутрь и обнаружил в углу справа. Наверное, он подумал, что я испугался. И сильно удивился, когда заметил мою кровавую улыбку.
Шагнув навстречу, он навёл оружие и собрался выстрелить, но не успел. Стена взорвалась и оторвала ему руку. Он повалился на пол, крича от боли, а я подбежал, подпрыгнул и опустился ступнями ему на черепушку. Тело затряслось, а сам он вскоре затих.