Молодому путнику были, по-видимому, неприятны такие расспросы, но, будучи обязан ответом, он нерешительно сказал:
— По моему платью видно, что я студент. К тому же — вы поверите мне, если я прибавлю это — странствующий. А коли хотите еще больше знать, то сообщу вам, что имею честь быть бакалавром медицины и теперь еду из Цехпггадтского университета к себе на родину.
— Эге! — воскликнул его собеседник. — Вот это счастливая встреча! Знайте же, господин бакалавр, что и я ученый медик. Меня зовут доктор Рапонтико, и родом я из Падуи. Парень с кнутом — мой помощник Бальтазар Клипперлинг из Вены. Затем мои лошадки — Пирам и Фисба, а там наверху сидит мой шпиц Залеп. Ну вот, теперь вы знаете всех моих домочадцев! Сам же я в Падуе и Болонье основательно изучил медицину. Кроме того, тщательно штудируя старинные рукописи и беспрерывно занимаясь медитацией и опытами, я постиг многие тайны, о которых здесь и не подозревают. Теперь я объезжаю Германию для распространения моего секретного лекарства — арканума. Не один владетельный князь принимал меня при дворе с пышными почестями. Многие заклинали меня стать их лейб-медиком, но я всегда уклонялся от их предложений, так как, осев, не мог бы ездить по всей стране, оказывая помощь. Нет, это не годится, ибо все человечество должно пользоваться медикаментами доктора Рапонтико.
Студент косо посматривал на говорившего. Он знал отлично, что представляет собой подобный разъезжающий врач и, будучи бакалавром медицины, чувствовал себя далеко стоящим от шайки шарлатанов — составителей мазей и мелочных торговцев зельями. Но ему не хотелось горделивой речью обижать человека, оказавшего гостеприимство, и студент, позволив титуловать себя коллегой, не без удовольствия стал прислушиваться к хвастовству доктора.
— Да, — продолжал тот, — меня почитали всюду, и где бы я ни был, — везде и молодые и старые ценили мои целительные напитки и лекарственные кашки. Но есть у меня, конечно, также враги и противники. К ним принадлежат мои оседлые коллеги, устраивающие на моем пути всяческие препятствия. Ничего нет удивительного, что эти бедные шельмы зеленеют и желтеют от зависти, потому что перед моими эликсирами, пилюлями от живота и мазью от зоба никакие их средства устоять не могут! В Цехштадте, — где и я жил последнее время, — господа профессора постановили запретить с помощью властей применение моего искусства, но от этого моя тайная практика не уменьшилась, лекарства распространялись вовсю. Даже супруга доктора Гензиуса, моего наиболее яростного противника, была у меня в гостинице и спрашивала совета насчет своего зоба. Разве это не триумф моего искусства? Там же, в Цехштадте, узнал я одну странную историю. Вы, однако, сами тоже ведь идете из университета и, вероятно, слыхали о дьявольских заклинаниях, всполошивших всех тамошних кумушек?
С большим вниманием рассматривая свои ногти, бакалавр ответил, что он уже давно вышел из города, в пути останавливался у родственников и друзей, говорил не раз с пасторами, но ничего подобного не слыхал.
— Тогда я расскажу вам об этом, — уютно заложив ногу за ногу, сказал Рапонтико. — Была, видите ли, троица студентов, которые, как это у них обыкновенно водится, были охотники до всяких глупых и забавных проделок. Однажды пришло им в голову вызвать сатану… Не знаю, как они это устроили, но в общем, — сохрани, Господи! — он явился. Самому бестолковому из них сатана свернул шею; другие были найдены полумертвыми на месте, где произносили заклятия. Один из них через несколько часов умер, откровенно дав перед смертью ценные показания относительно всего происшествия. Другой несколько дней тяжко болел; только поправился, как вдруг был схвачен за чуб членами консистории и представлен к следствию. Так как студент ни в чем не хотел признаваться, суд решил испытать его построже, применив мучительный допрос. Из столицы приехал с подручными палач, и все было приготовлено для пытки.
Но, когда судьи отправились привести узника, клетка оказалась пустой. Можете себе представить, в какую ярость пришли господа судейские и все духовенство, выпустив из-под носа такое жаркое! Давно им некого было прогуливать в испанских сапогах, а потом сжигать во славу Всевышнего! Поэтому тотчас же послали во все стороны за беглецом верховых, и я думаю, они приведут его назад, так как далеко уйти он не мог.
Студент все еще не кончил рассматривать свои ногти.
— Да, — сказал он, — удивительная история! Только невероятно, чтобы они притащили его обратно! Страна невелика и, наверное, он уже за границей.