Он стоял в большой пышной зале, — кругом было много народа — весь княжеский двор и немало всякого другого люда. У князя в руках был длинный свиток пергамента и он возгласил громким голосом: «Пусть подойдет к нам магистр Ксиландер!» Он хотел было пойти на зов, но не смог двинуться с места, — он как бы врос в землю и лишился дара речи. Вдруг раздался чей-то звучный голос: «Это брат мой во Аполлоне — магистр Иероним Ксиландер». И некий муж в лавровом венке, протискавшись сквозь толпу, подошел к нему, взял за руку и подвел к князю. Магистр посмотрел на своего неожиданного покровителя и узнал в нем поэта Мартина Опица из Боберфельда… Тут он проснулся. Прямо в окно светила луна. Спросонья взглянул он на портрет увенчанного поэта и — о ужас! — Мартин Опиц кивнул ему.
Магистр с головой спрятался под одеяло. У него зуб на зуб не попадал от страха.
На другой день господину Томазиусу сразу же бросилась в глаза бледность магистра, и он решил прописать ему микстуру; магистр, однако, решительно отказался от этой любезности, скушал свой утренний суп и поспешил в лицей.
Там он сообщил ректору Крузиусу, что согласен взяться за предложенную ему работу, но для успешного выполнения ее просит освободить его от чтения половины лекций. Ректор согласился. В тот же день вечером в «музеуме» магистра сидел Фриц Гедерих. Они говорили о предстоящем представлении.
— Фабулу, конечно, следует взять из Библии, — сказал магистр, — но какую именно? Девы разумные и неразумные уже всем надоели, как и Иона во чреве китовом.
Бакалавр кивнул головой.
— В таком случае, напишите о Данииле, брошенном в львиный ров.
— Гм… неплохо, — сказал магистр и опустил свою многодумную голову. — Можно будет одеть двух лицеистов в львиные шкуры и научить их рычать. А впрочем, из этого ничего не выйдет! Нет действия.
— Тогда напишите о трех отроках, брошенных в печь огненную.
— Прекрасно! Мы разведем в театре адский огонь — это придется по вкусу зрителям, однако, как бы не сгорели наши лицеисты!
— Может быть, возьметесь за Валаама с его ослицей, — предложил Фриц. — Публика придет в восторг, когда ослица начнет говорить…
— Нет, господин бакалавр, это не подойдет! Ослу нечего делать на сцене, когда в театре присутствуют важные господа.
— Нашел, нашел! — закричал Фриц. — Что вы скажете о браке в Кане Галилейской?
— Вот это будет славно! — магистр даже привскочил. — Свадьба в Кане! Как я раньше не догадался? Это великолепно! Сперва свадебный пир, затем превращение воды в вино, — под конец веселые пляски, — о, это им понравится!
Магистр взволнованно заходил по комнате и, страстно жестикулируя, начал развивать сюжет. Вдруг он остановился и ударил себя по голове.
— Нет, не годится, — сказал он с сожалением. — Я не смогу ввести в игру дьявола.
— А разве это так необходимо?
— Конечно! Наши представления так же связаны с чертом, как свет с тенью. Или дьявол, или смерть, а всего лучше — оба вместе.
— У меня блестящая идея, господин магистр! Если Люцифер так необходим, — то пусть он втихомолку выпьет вино из сосудов, которые потом наполняет Господь.
— Озолотить вас нужно! — воскликнул магистр. — Так оно и будет! В то время, как гости будут в церкви, появится дьявол или, лучше всего, целая орава чертей; чтобы посмеяться над Господом нашим Иисусом Христом и гостями, они выпьют все вино. Это совсем ново — и вызовет всеобщее одобрение! Очень вам благодарен за прекрасный совет и постараюсь не остаться в долгу. Если комедия понравится, и наш милостивый князь спросит меня: «Мой дорогой магистр, мой старый друг, как вы придумали эту чудесную комедию?» — я скажу ему: «Светлейший государь, основная мысль, идея — не моя, а моего друга, бакалавра Фрица Гедериха». А что дальше, видно будет. Теперь — за работу!
Он достал бумагу, чернила, перья и подлил свежего масла в лампу. Бакалавр сказал, что не хочет мешать, распрощался и ушел, провожаемый словами благодарности.
Магистр засел за свой пульт и принялся сочинять так усердно, что пот лил с него градом.
Как раз под ним — этажом ниже — сидела у окна Эльза и мечтательно всматривалась в горы и облака. Она поглядывала иногда и в ту сторону сада, где росли лекарственные травы, которые изо дня в день приходили в запустение, — с тех пор, как господином помощником овладела золотая лихорадка.
Этот последний находился в это время в подвальном помещении. Он стоял около плавильной печи рядом с Томазиусом и что-то кипятил и поджаривал. Только одно мешало его работе — образ белокурой Эльзы, глядевший на него изо всех колб и реторт.