— Наклонитесь! — приказал князь.
Магистр послушно опустил голову, и князь надел ему на шею золотую цепь с большой медалью.
Иероним Ксиландер покраснел, как глетчер, обагренный лучами заходящего солнца, и поклонился так низко, что пожалованная ему медаль чуть не коснулась пола.
Между тем, князь вынул из другого кармана лист пергамента. Он высоко поднял его и сказал торжественным тоном:
— Согласно этому декрету, мы назначаем Иеронима Ксиландера, alias Гольцмана, магистра свободных искусств и квартуса городского лицея города Финкенбурга, — нашим придворным библиотекарем и архивариусом с содержанием и довольствием княжеского советника, и надеемся, что оный наш подданный будет служить нам верой и правдой.
Магистр не ожидал такого счастья. От волнения он лишился дара речи и чуть не забыл поцеловать руку своему благодетелю…
— Вот вам декрет, мой любезный придворный библиотекарь, — благожелательно улыбаясь, сказал князь: ему пришлось по вкусу безмолвное умиление магистра. — Устройте так свои дела, чтобы вскоре последовать за мной в Аммерштадт, — с лицеем у вас теперь все покончено. Как только обживетесь в Аммерштадте, вам придется повторить постановку «Брака в Кане Галилейской». Я хочу, чтобы мои верные аммерштадтцы также насладились этим зрелищем. Вы обещаете мне?
— Все, все, что прикажете, всемилостивейший государь мой! — вдохновенно воскликнул магистр и поднял для клятвы руку к небу.
— Прекрасно! А теперь обвяжите ваше горло, чтобы опять не заболеть!
Но магистр больше не нуждался в этом: он вдруг излечился и от болезни, и от тоски.
Князь оглядел присутствующих: вся сцена была разыграна как нельзя лучше. Отмахиваясь от горячих изъявлений благодарности облагодетельствованных им людей, он приветливо им улыбнулся и направился к дверям. Там он остановился на минутку, подозвал Эльзу и что-то шепнул ей на ухо. Эльза низко поклонилась и поцеловала ему руку. Затем князь быстро удалился, очень довольный собой. Он так вошел в роль доброй феи, что, выходя из аптеки, огляделся, нет ли где колесницы, запряженной голубями, но таковой не оказалось.
— Эльза, — спросил Фриц, — что сказал тебе князь на ухо?
— Нечто очень хорошее, касающееся двух бедных грешников, но что именно, — не могу сказать.
Аптекарь обратился к магистру:
— Покажите-ка мне вашу жалованную цепь, господин придворный библиотекарь! Гм… довольно красиво… но золото низкопробное, и работа недостаточно тонкая!
— Это совсем не важно, — вспылил кроткий Иероним Ксиландер, — монаршая милость дороже злата и серебра! В этих вещах вы ровно ничего не понимаете!
— Никак не ожидал от вас такой грубости, господин придворный библиотекарь! Впрочем, не спорю и искренне за вас радуюсь! Эльза, когда же мы, наконец, сядем обедать? От одной монаршей милости сыт не будешь: это я знаю наверное. Согласны ли вы со мной, господин придворный библиотекарь?
Тот пожал плечами и важно удалился в свой музеум, чтобы приобщить к своим сокровищам золотую цепь и жалованную грамоту. Каким образом новоиспеченный придворный библиотекарь и архивариус изливал свою радость в четырех стенах своего музеума, мы не знаем: это покрыто мраком неизвестности. Но нам доподлинно известно, что целый день магистр находился в повышенном настроении, так же, как и жених со своей невестой и — в более умеренной степени — господин Томазиус.
Поздно вечером, когда Фриц Гедерих направлялся в свою комнату, магистр преградил ему дорогу и позвал в свой музеум.
— Господин бакалавр, — сказал он, — вы, вероятно, заметили, что за последние дни я был не слишком к вам расположен, — и вы, конечно, знаете, почему именно…
— Знаю и повторяю вам, что…
— Кто старое помянет — тому глаз вон! Предадим минувшее забвению! Скоро я уеду в Аммерштадт для поступления на новое место службы. Мне осталось здесь жить всего каких-нибудь две недели. Проживем же это время, как прежде, как старые друзья! К вашей свадьбе я напишу маленькую комедию: это будет мое последнее произведение в Финкенбурге.
Примиренные соперники пожали друг другу руки. Магистр долго еще говорил о своих планах на будущее; при этом они осушили не один бокал старого пенистого вина. Когда Фриц распрощался, наконец, со своим старым другом, этот последний шепнул ему на ухо:
— Должен сказать вам по секрету, что я очень даже рад, что вы отбили у меня Эльзу. Фриц, вы человек умный и, я надеюсь, поймете меня с первого слова: дочь аптекаря — не партия для придворного библиотекаря его светлости…