Он поджимает губы в знак неодобрения — не меня, а человека, который убивает женщин. Он бормочет что-то непонятное по-русски, а затем снова переходит на французский.
— Вы говорите по-французски гораздо лучше меня, почти совсем без акцента. Вы долгое время жили во Франции?
— Нет. У России особое влечение к Франции. Языку я учился у наставника-француза в дворянской семье, где воспитывался. Многие молодые люди из зажиточных семей в России едут учиться во Францию. Французский — это второй язык у образованных русских; французская литература, мода, кухня… В Москве или Санкт-Петербурге человек не считается образованным или культурным, если он воспитан без влияния французских традиций.
Я подумала, что такому русскому легче ассимилироваться в Париже, не вызывая подозрений, чем в Нью-Йорке.
Он читает мои мысли.
— Да, русскому легче здесь, в Париже, чем в любом другом городе. Не только потому, что русские подражают французам, но еще и потому, что Париж — самый космополитический город. Он наиболее открытый политически. Революционные идеи варятся в Париже. Временами котелок начинает бежать через край.
— После рассказанного мной вы можете сообщить мне что-нибудь об анархисте, которого я считаю ответственным за эти убийства?
— Один факт вам уже известен. Его внешность подходит под описание почти каждого анархиста в Париже. Если вы меня спрашиваете, знаю ли я что-либо о русском анархисте, убивающем женщин, то мой ответ «не знаю». Если бы я знал, то сообщил бы во французскую полицию.
Он снова поджимает губы.
— Но может быть, нам проанализировать факты и составить список подозреваемых? Вы рассказали мне, как проявляет себя этот человек, — о его действиях в Нью-Йорке, Лондоне и сейчас в Париже. Чтобы связать ваши подозрения с каким-нибудь русским анархистом, нужно знать, что представляет собой этот человек.
— Да, конечно.
— Вы что-либо знаете об этом движении?
— Не многое. Насколько мне известно, анархисты считают, что правительство притесняет народ, они думают, что могут свергнуть правительства и освободить народ путем насильственных действий — в частности, убивая политических руководителей страны.
— Вы также, наверное, знаете, что не все анархисты сторонники насилия. В Париже и Лондоне в среде писателей, художников и прочей интеллигенции стало модным придерживаться радикальных взглядов. Но эти люди не выступают сторонниками насилия, так сказать, «пропаганды действиями». Наиболее активно практика насилия применяется итальянскими и русскими анархистами. Я опишу ситуацию в русском анархизме и назову его персонажей, и мы, мадемуазель, посмотрим, узнаем ли мы среди них интересующего вас человека. — Он негромко спросил: — Вы когда-нибудь слышали об обществе «Бледный конь»?
Я качаю головой, но потом вспоминаю, что видела кулон в виде лошади у цирковой артистки, а Жюль заметил такие же броши у двух головорезов в анархистском кафе.
— Я видела украшения в виде лошади у анархистов. Это что — отличительный знак какой-нибудь анархистской организации?
— Да, но мы еще вернемся к ней. Чтобы понять Россию и разгул насилия, нужно учитывать громадную территорию, суровый климат и удаленность населенных пунктов друг от друга. Франция — большое европейское государство, а Россия — это сорок Франций. Там водятся волки. Я имею в виду не четвероногих хищников, а голод, снежные бури, насилие. Русский должен уметь работать одной рукой, а другой отбиваться от нападающих на него волков. Естественно, что народ, ратующий за перемены в обществе, прибегает к насилию. Доктрину «пропаганды действиями» выдвинул итальянский анархист Энрико Малатеста. Русские анархисты взяли ее на вооружение. Они считали, что, если убьют главу правительства, народ восстанет против дворянства и помещиков, эксплуатирующих простых людей. Сначала человеком, стоящим у них на пути, был царь Александр II. Он освободил крепостных и собирался предоставить народу конституционные права, но все делал медленно. Радикалы считали, что реформы поверхностны, что крепостные получили несправедливую долю при разделе земли и должны были еще платить за нее слишком высокую цену. Первое покушение на царя было совершено более двадцати лет назад, и только через пятнадцать лет после нескольких попыток террористам удалось осуществить свой замысел. Царь чудом избегал готовящихся покушений, его презрение к смерти стало легендой. Первую попытку убить царя совершил некий Каракозов. Когда император стоял у кареты, он достал револьвер и хотел прицелиться, но кто-то в толпе его случайно толкнул. Двумя годами позже здесь, в Париже, в Александра, ехавшего в открытом экипаже с императором Наполеоном III, дважды выстрелил поляк-фанатик Березовский и промахнулся. Помимо покушений на царя нападения совершались на государственных чиновников. Так, молодая — двадцатишестилетняя — Вера Засулич стояла в очереди просителей к петербургскому градоначальнику Трепову. Когда подошла ее очередь вручить ему прошение, она достала револьвер и хладнокровно выстрелила в него. К счастью для Трепова, она оказалась неважным стрелком и только ранила его. Весьма любопытно, что суд присяжных оправдал ее.