Меня бросает в дрожь при мысли, что «заслуженная кара» — дело его рук.
— Перун также находился там и был связан с другой подпольной организацией убийц. Но я упустил его. Я слышал, он бежал в Америку.
— В Америку? Не тот ли он, кого я ищу? Когда это было?
— Я шел по его следу до самой Америки. И два года назад он привел меня на площадь Хеймаркет в Чикаго.
— Где прогремел взрыв!
Он кивает.
— Кто-то бросил бомбу, и мирный митинг анархистов превратился в кошмар. Тогда погибли семь полицейских.
— Я занималась этим трагическим происшествием. Никто не знает, кто бросил бомбу. Полиция просто арестовала восемь профсоюзных лидеров, которые организовали митинг, и их судили по обвинению в убийстве. Четверых повесили, один покончил жизнь самоубийством, а троих, ожидавших смертной казни, помиловал губернатор Алтгельд.
— По моим данным, бомба была брошена, потому что международная организация анархистов, действующая из Швейцарии, сочла, что анархисты в американском рабочем движении слишком пассивны.
— И тогда в Америку послали Перуна, чтобы спровоцировать общественное недовольство в стране. — Я качаю головой. — Так же как они подстрекали народ к бунту, когда царь не спешил с реформами.
— Правильно. Я потерял след Перуна в Чикаго. Я вернулся в Европу и в конце концов обосновался в Париже. К тому времени швейцарцы устали от того, что их страна стала пристанищем для бежавших из России анархистов, и тогда многие из них перебрались в Париж. Я надеялся найти Перуна здесь. Я получаю небольшое жалованье от моего правительства за информацию об анархистах вообще. Сейчас я бы жил в Санкт-Петербурге с семьей и получал бы хорошую пенсию, если бы Перун не изготовил бомбу и не отнял у меня всех, кого я любил. — Он делает паузу, чтобы совладать со своими чувствами. — Я вас спрашивал, слышали ли вы об обществе «Бледный конь». Так называется эта тайная организация фанатиков.
— Четвертый Всадник, — произношу я шепотом.
— Да, тот, кто будет умерщвлять мечом, голодом и зверями земными, и чье «имя „смерть“; и ад следовал за ним», как говорится в Библии.
У меня по коже бегут мурашки.
— Какое безумие, какое чудовищное безумие. Как выглядит Перун?
— Я не знаю.
— Вы не знаете! Как же тогда вы следили за ним?
— По его имени и делам, точно так же как вы следили за вашим доктором. Мужчине легко менять свою внешность, когда одинаково модно носить длинные волосы, бороду и усы разной длины или стричься наголо. Он известен в своем кругу фанатичных анархистов как Перун. Его настоящее имя неизвестно вне этого узкого круга и, возможно, верхнего эшелона полицейских чинов в Санкт-Петербурге.
— Вы знаете, где Перун сейчас?
— Здесь, в Париже.
— Вы уверены?
— У меня есть источник, доказавший в прошлом свою надежность. Здесь, в Париже, замышляется что-то серьезное.
Слышится стук в дверь.
— Надеюсь, вы не будете возражать. Я ожидаю друга, — говорю я Чернову.
— Ничуть. Впрочем, это может быть женщина, которая приходит за стиркой.
Он уходит. Я встаю и начинаю ходить по маленькой кухне, пытаясь успокоиться и переварить все, что он рассказал. Нет никаких доказательств, что Перун — маньяк из сумасшедшего дома, но интуиция подсказывает мне, что так оно и есть.
Я слышу, как Чернов открывает переднюю дверь и вскрикивает. Раздается взрыв, и я валюсь с ног.
Я сижу на полу оглушенная, в ушах у меня звенит.
Дым и едкий химический запах проникают через дверь в жилую комнату. Встав на ноги, я бросаюсь к двери. Комната вся в дыму. Фасадная часть дома разворочена и горит. Чернов лежит на спине в жилой комнате. Ему уже ничто не поможет — то, что от него осталось, едва можно узнать.
Задыхаясь от кашля и спотыкаясь, через кухонную дверь я выхожу в сад. Калитка ведет из него в переулок позади дома.
Я безудержно плачу. Несчастный господин Чернов мертв.
47
Нетвердой походкой я выхожу из переулка на улицу. Уши заложены будто ватой, в глазах резь, слезы застилают глаза. Вокруг меня суматоха, шум, гам, все как в тумане. Только одно ясно как божий день: мне нужно уносить ноги, пока меня не сцапала полиция. Какая-то женщина трогает меня за руку и что-то говорит. Наверное, она спрашивает, не ранена ли я. Я бормочу «нет» и не останавливаясь иду дальше от этой кутерьмы, от несчастного Чернова, туда, откуда пришла.