– Сначала отслужу два года в армии, а потом подам документы либо в военный вуз на профильную специальность, либо на факультет военной журналистики. Но сначала армия – школа жизни.
Родители мной гордились, брат с сестрой считали чуть ли не божеством. После армии я действительно поступил в университет – единственный в стране, где была кафедра военной журналистики. Дикий конкурс, дикие нагрузки, зато мечту ухватил за хвост.
А потом – работа в Екатеринбурге, в газете Центрального военного округа «Боевой вестник». И понеслось: командировки в места вооружённых конфликтов, экспедиции, танки, самолёты-вертолёты. Да ещё несовершеннолетние дети, которые росли фактически без меня.
С Никой познакомили пять лет назад общие друзья. Красивая, неглупая, сдержанная в проявлении эмоций девушка, без больших запросов на богемную жизнь. Этим и подкупила. Все свидания были наскоком, без особой романтики, но вроде бы понравились друг другу, хотя любви я к ней, как к той, другой, ожидавшей более перспективного прынца на белой кобыле, никогда не чувствовал. Женился в перерыве между командировками, потому что уже давно пришла пора, хотелось свою семью. Через год выяснилось, что Ника не может иметь детей. Переживал очень, но смирился: не бросать же её из-за этого. Жалел, как умел.
Не заметил, когда это случилось: когда жена перестала с улыбкой встречать с работы, из командировок, когда у неё возникла потребность в подарках, вечеринках, ресторанах.
Ника кулинарить не любила, поэтому, когда я бывал в Екатеринбурге, чаще питались в кафе. Иногда готовил сам, но не для себя это делал пять непростых лет совместной жизни, а ради видимости семьи. Нике же было достаточно на завтрак, обед и ужин её любимого, неженатого, сорокапятилетнего карьериста Павлика, который вряд ли когда-либо простится с холостяцкой жизнью. У него есть чудесная мама, и она никогда не примет ни одну невестку.
Полтора месяца назад Ника выбежала из ванны в прихожую, чтобы встретить меня – мужа-недотёпу, вернувшегося из командировки на два дня раньше запланированного срока, рьяно бросилась на шею и горячо зашептала:
– Дорогой, сходи в магазин за продуктами, а я пока в ванной приведу себя в порядок.
Я, оглядевшись по сторонам, сразу понял: что-то не так. Во-первых, столь эксцентричное поведение для Ники было совсем не свойственно. Скупая на эмоции, она проявляла их только тогда, когда получала дорогие подарки: кольца, серьги, шубы, туры на море. Во-вторых, кругом был нарушен привычный уклад: вещи не на своём месте, даже воздух какой-то другой.
– Порядок нужно было наводить сначала в своей душе, потом – в прихожей. Или сейчас у женщин в бренде мужская обувь? – Я показал на ботинки из мягкой лайковой кожи, стоявшие в тумбочке для обуви возле её новых итальянских сапог, и прямиком направился в ванную. Распахнув дверь, засмеялся: что-то подобное и ожидал увидеть. Передо мной, обмотавшись полотенцем, стоял он – главред нашей окружной газеты. Как говорил Петр Первый, подчинённый должен иметь вид лихой и придурковатый. Таким, вероятно, считал меня главный редактор. Картина маслом. – Ба, всё те же лица. Пал Николаевич, дорогой, в гости помыться забежал? Воду дома отключили? Да не трясись ты так. Имей мужество. – А потом обратился к верной жене, как я уже понимал, бывшей: – И для чего ты меня убеждала уволиться? Неэтично мужу и любовнику вместе работать? Или боялась, что у всех на виду набью ему физиономию? Правильно боялась. Вот жаль, что рапорт об увольнении уже подписан, а то бы так и сделал прямо в редакции и ни за что бы добровольно ни ушёл из газеты.
А вот Павликовым фейсом об тейбл всё же прошёлся. Во благо будущего героя-любовника. Это ему наука: не попадайся другой раз на глаза мужу.
Да, похоже, я на своём белом коне снова не к той принцессе прискакал. Опять подвёл навигатор.
Вскоре я вернулся в Энск, город моего детства. Здесь у меня была ещё одна квартира – задел на старость. Купил жильё потому, что был уверен: рано или поздно мы все сюда вернёмся, в этот родной сибирский край с его бурными реками, завораживающе красивыми лесами и горами.
А какой здесь воздух: ложкой можно черпать! Я очнулся от воспоминаний, услышав тихонькое:
– Альберт Александрович, можно?