—Ну и молодец, вот уж молодец, точно обезьяна, —качал головой незнакомец, открывая жестянку. Али удивился: вместо ожидаемых драгоценностей жестянка была полна сухими травами, корнями.
„Вот тебе и раз. И стоило ли из-за такой дряни в пропасть лазить!"
— думал Али.
С этой минуты Али с незнакомцем стали настоящими приятелями. Обменивались друг с другом кивками, знаками, гримасами, но все-таки кое-как объяснялись. Очень бы хотелось Али узнать, на что нужны незнакомцу все эти травы,
—„верно колдун думал Али. Иногда незнакомец с громким криком выскакивал из ар бы, на ходу выхватывал из кармана большой складной нож и с жаром принимался вырывать из земли какой-нибудь цветок или траву, потом он пыхтя опять вспрыгивал в арбу, отдувался с довольным видом, отряхивая с корня землю, опускал траву в жестянку.
Добродушный незнакомец нравился Али, еще больше нравился ему нож незнакомца, большой с тремя лезвиями и всякими крючочками остреями. Али брал ножик в руку, поглаживал лезвие и с жадностью вертел нож, любуясь им со всех сторон.
Так ехали до вечера. Дорога шла теперь подгору крутыми белыми зигзагами, буйволы трусили рысцой, арба подпрыгивала и колыхалась во все стороны в облаках сухой белой пыли. Теплый ветер несся в лицо. В голубую мглу все дальше и дальше отступали горы, все близилась широкая долина с журчащей посреди Арагвой. На зеленых покрытых виноградниками склонах мигали огни аулов. Быстро темнело. На долины опускалась мягкая южная ночь.
Перед одним из придорожных духанов, где остановилась арба Заура, стоял весь пыльный большой грузовой автомобиль. На него насаживалась с громким смехом шумливая толпа молодежи: мужчин женщин. С удивлением заметил Али, что у некоторых вместо юбок были короткие шаровары, выше колен, и многие носили волосы остриженными. Незнакомец соскочил с арбы, врезался толпу молодежи долго беседовал со старшим. Потом подошел к Зауру.
— Дальше я еду ними, — сказал он, —так будет для меня скорей.
Он щедро расплатился Зауром, потом повернулся к Али, ласково потрепал его по плечу и протянул ему свой нож: — Возьми себе на память, — сказал он. У Али глаза загорелись как волчонка. Он не промолвил ни слова, только крепко вцепился в нож жесткими, сухими пальцами. Незнакомец вместе со своей зеленой жестянкой брезентовым мешком уселся на грузовик, сдавленный со всех сторон боками, руками, плечами, оглушенный звонким молодым хохотом. Грузовик рявкнул, колыхнулся, взвыл и помчался вниз по шоссе. Долго еще облаках пыли отдувалась пузырем спине незнакомца холщевая рубашка и, наконец, скрылась за поворотом. А справа сзади высокие горы „Большого Кавказа" все больше и больше скрывались в темноте синей южной ночи.
III. ДУХАН ШАЛЬВЫ
В придорожном духане грузина Шальвы, куда отец Али отдал своего сына, целый день стоит шум, говор, звон посуды. Перед жаровней на длинном железном вертеле крутится жирный шашлык. Посетители, склонясь над столиками, играют домино и в нарды, сухим треском рассыпаются кости, то дело сердитые возбужденные воз гласы прорываются
сквозь звон посуды заглушаются хриплым стоном большого заводного органа. На других столиках жадно едят всевозможные жирные кушанья. Кто шашлык, кто чебуреки, кто чихертму, кто люлик-хабаб, запивая еду кисловатым вином. Вина вдоволь: целая бочка стоит тут же в углу, и улыбающийся хозяин, жирный грузин Шальва, то дело напол- большие кружки. А горячие, острые лучи солнца, пронизывая голубоватые волны чада, пле- щутся на грязноватой стене, на грязноватых скатертях, на блестящем медном кране у бочки, на лоснящихся от жира пота лицах. На дворе знойно и сухо. В духане душно. — — Али, еще вина!
—Али, неси тарелки!
—Али, куда пропал?
— Али, нарежь шашлыка!
—Али, живо!
Али мечется как угорелый. От столиков к бочке, от бочки жаровне, от жаровни опять к столикам, от столиков к двери с кипой тарелок. Два месяца прошло тех пор, как отец Али ударил по рукам Шальвой, оставив ему сына. Трудно было привыкать Али суетливой работе духане, после ленивой, привольной жизни в горах. хозяином Али ладил. Шальва был нрава веселого, добродушного, только чересчур горя- чего, особенно когда подвыпьет, выпивал Шальва нередко. Был у Шальвы сын Вано, года на четыре старше Али. Вано помогал отцу в духане и сразу невзлюбил Али. Разговаривая с Али, Вано любил покричать, покомандовать, этого- то терпеть не мог Али. Иной раз Али крепко сжимал рукой кармане нож, подарок незнакомца. С каждым днем ненависть Али к Вано все усиливалась, да было за что: Вано был скрытен, завистлив, ленив жаден, особенно до денег. Как-то раз жарким полднем Али пробирался между столиками с огромной кипой грязных тарелок. Его окликнул Вано: — Али, пойди налей мне вина. — Ты видишь, мне некогда, — угрюмо огрызнулся Али. — Лентяй, — крикнул Вано, — слушай, раз говорю! Али остановился, глазах него помутилось, рука опять судорожно ощупала кармане нож. Когда кончу работу, проворчал Али. тогда принесу,— упрямо — Дрянь, — зарычал, взбешенный Вано, подбегая нему выхватывая у Али тарелки,— ступай, ну, а не то! .. Но эту минуту Вано, отступив, зацепился за столик, поскользнулся и растянулся на полу, под оглушительный звон бьющихся тарелок. Неожиданно за спиной Вано Али очутился Шальва, красный как помидор. — Это еще что? — Это он! — сказал Вано, указывая на Али.
— Врешь, — завопил Шальва, угостив сына звонкой оплеухой, сам видел, не он, а ты, за этим последовала новая пощечина и целый град ругательств. Долго кипятился Шальва, Вано куда-то исчез. Али хмуро подметал осколки. С этого дня скрытая неприязнь между мальчиками перешла открытую вражду. Вано всюду, где только мог, старался насолить Али ловкими, умелыми подвохами восстановлял против него отца. Мало-помалу добродушное, ласковое отношение Шальвы Али сменилось постоянным раздражением подозрительностью.
IV. ССОРА
Жизнь духане шла своим чередом. Прошла зима, наступлением лета число посетителей постепенно увеличивалось. То дело к дверям духана с воем подкатывали тяжелые грузовики, подъезжали густо усыпанные пылью линейки, духан врывались шумные толпы экскурсантов. Каких только не было: и мужчины женщины, девушки красных платочках, мальчики трусиках, красными подвязками на шее, крепкими мускулистыми ногами, темными как шоколад. Лица у всех загорелые, пыльные, красные, носы лупятся, обожженные солнцем, но все здоровые, бодрые, веселые. Али знал, что эти люди приезжают из России, чтобы узнать Кавказ. Али за свое пребывание у Шальвы на- учился немного говорить по-русски — настолько, что мог объясняться приезжающими. Все сто- лики быстро занимались. Вано еще один грузин играли на „чиапуре", заливалась „нагара", Шальва наполнял кружки вином из бочки. Али то и дело . Иногда, раз- веселившись, Шальва пускался в пляс, поставив на круглую, как тыква. голову пустую винную бутылку. Он ловко балансировал своим жирным телом, лицо лоснилось сияло, точно медный таз, черные глаза сверкали маслянистым блеском, точно говорили посетителям: „Что скажете? Ведь весело духане грузина Шальвы?!" солнце снаружи обливало раскаленными по- токами белую дорогу запыленные серо-зеленые деревца у двери духана. Заезжали духан и кавказские жители — горцы бурках, вооруженные; они привязывали у две- рей духана своих прекрасных кабардинцев. Бы- вали также греки, армяне, персы, турки. · Однажды жарким июньским полднем Али Вано пошли купаться. Речка протекала внизу под дорогой. Купаться самой речке было не- возможно: она неслась мутная и желтая, бешено громыхая камнями, но в некоторых местах она образовала у берега небольшие затоны, где вода только тихо крутилась. Зато было так мелко, волг доходила лишь до колен. Тем не менее Али и Вано удовольствием легли на камни, обливая себя водой. Али Вано почти не раз- говаривали друг смешливо начал другом. Но сегодня Вано задирать Али. на- — Как ты думаешь, Али, не поплыть ли нам подальше от берега? — Нас сможет унести течение, -угрюмо сказал Али. Вано захохотал: — Скажи лучше, что ты боишься! — Я боюсь! — Али побледнел: — никогда ни- чего не боюсь, но я не такой осел, как ты. Если я осел, то ты заяц, — сказал Вано, сжимая кулаки, — готов побиться об заклад, что ты не посмеешь усесться вот на тот боль- шой камень, тебе приятнее, как свинье, лежать в иле. . . Большой камень, о котором говорил Вано, тор- чал из воды том месте, где кончался затон. Вода бешеным водоворотом крутилась вокруг камня, обкатывая его белой пеной целыми фонтанами брызг. — Ну-ка, ну, — хорохорился Вано. — Полезай сам, если хочешь, — огрызнулся Али. Ты более ловок, чем я, недаром отец всегда твердит: „Уж и ловок этот Али!" а меня называет неуклюжим медведем.