Выбрать главу

– Надо будет дойти до Вити. У меня к нему дело по его части. По электрике.

Последнее пояснение я сделал на всякий случай, чтобы Стася не думала, что городской ухарь хочет ее мужа, существо вне всякого сомнения невинное, втянуть в какую-нибудь грязную авантюру с девками, пьянкой, а возможно, и с мордобоем! Я уважаю эксклюзивное право супруги лично охаживать своего благоверного.

К сожалению, от Татьяны меня отделяли несколько бабушек, и влезть без очереди не представлялось никакой возможности. Я мялся и так и эдак, прикидывая, как бы от разговора со Стасей перейти к беседе с ней, но ничего не придумал. Оказалось, не все еще пропало! Выйдя из магазина, я с радостью обнаружил, что моя девица-краса здесь, никуда не ушла. Стоит и разговаривает с Марией Васильевной, матерью Гоши, человеком, не лишенным чувства юмора.

– О! Привет! – увидела меня Гошина мама. – А где друг? Где шоколадка?

– Здравствуйте, Мария Васильевна! – Я подошел к ним и, извлекая из пакета плитку шоколада, протянул ей.

Она засмеялась, принимая угощение, и продемонстрировала его Татьяне:

– Вот! Приходи, Таня, чаевничать!

– Гоша проснулся?

– Толька его растолкал… Ну что, ездили, видели, где у нас звери на людей нападают? Так что осторожно, без ружья не ходите… Ну, идите, что я вас задерживаю? Я в магазин. – Она двинулась к лавке, а мы с Татьяной посмотрели друг на друга.

– Не тяжелый? – спросил я, кивнув на ее пакет.

– Нет! – засмеялась она.

Тем не менее я забрал у нее пакет, и мы пошли вместе по дороге, как вчера.

В этот раз мне не пришлось подыскивать тему для разговора, Татьяна заговорила сама:

– А вы что, в лес ездили, на то место? И… как там?

– Да никак. Лес как лес. Речка как речка!

– А… зачем вы ездили?

– Я – за дичью. Вообще-то это Толик предложил, просто из любопытства. Не знаю, что он там хотел увидеть?

Мы замолчали и так, молча, дошли до ее дома.

Я отдал ей пакет и сказал на прощание:

– Пойду тоже готовить еду. А то вечером меня ждут утки на Шуде.

После встречи с Татьяной я долго еще ни о чем другом думать не мог. И набрал дедушку Алекса только после шестнадцати ноль-ноль, когда, закинув за плечи ружье, раскатав болотники, пересек ручей Жилку и топал через сырую луговину к реке. Раньше не звонил, поскольку знал, что Александр Михайлович имеет обыкновение устраивать сиесту, как он называет свой послеобеденный сон.

– Здравствуйте, Александр Михайлович! Не разбудил вас? – Начало беседы у нас всегда бывает церемонным.

– Что вы, что вы! Возвращаюсь из леса, отягощенный двумя корзинами грибов.

– Классно! Я вчера прибыл, один.

– Знаю. Валерий Витальевич мне звонил. Собирается завтра ехать.

– Ага. Ну, он будет после обеда, не раньше… Александр Михайлович, у нас тут такие новости…

– Это ты про медведя? Я в курсе.

– Был сегодня на месте, сфотографировал кое-что. Хотел вам показать. Вы позволите вас завтра навестить?

– Любопытно взглянуть. Я же вам с Валерием Витальевичем всегда говорю: в любое время! Только позвоните за час, чтобы я приготовился.

– Спасибо, Александр Михайлович. Тогда до встречи.

– До увиду! – сказал дедушка Алекс одно из своих любимых выражений.

Дойдя до извилистой Шуды, я профукал пару утей. Моя «лапша» улетела, на прощанье похлопав крыльями в ответ на мое хлопанье ушами. Не стоило и ружье запоздало вскидывать. Поднявшись с воды, они сразу скрылись за деревьями. Больше случая не представилось, сколько я ни подкрадывался к воде.

На обратном пути я увидел, как с тропы скользнуло в траву черное тело змеи. Во мне сразу проснулся несостоявшийся серпентолог, и я пресек гадине путь к отступлению. Варнавинские гадюки в отличие от классических, серых с полосой, совсем черные. Однако тут я вовремя заметил оранжевый венец. Это был уж. Он разбудил во мне шкодливое настроение. Я подумал, надо все-таки сделать подарок Валерику, и поймал красавца. Змееныш продемонстрировал мне по полной программе свою пантомиму. Сначала он шипел и раздувал шею, почти как кобра, делал в мою сторону угрожающие выпады. Но я слишком хорошо знал эти повадки, чтобы испугаться. Оказавшись в моих руках, уж притворился дохлым. Разинул пасть, высунул «жало» – свой раздвоенный язык – и безжизненно провис, точно веревочка. Однако в полиэтиленовом пакете быстро ожил.

Я посадил свой единственный трофей в трехлитровую банку, закрыл ее пластмассовой крышкой, проковыряв в ней гвоздем отверстия для дыхания. Банку поставил на буфет, на самом видном месте. Хорошо бы еще соломки постелить на пороге, чтобы Валерик голову не разбил, когда будет падать в обморок, увидев пресмыкающееся. Но, может, обойдется. Зря я, что ли, таскал его с собой на Клязьму?..